Жизнь и смерть

— Нет, — едва слышно ответила Эдит.

Еще шаг… меня тянуло к ней, словно она снова была магнитом, а я — беспомощным бруском тусклого металла. Она опустила руку, которой до этого предостерегала меня от приближения. Из-за этого движения охватывающее руку пламя замерцало. Все еще на расстоянии, я медленно обошел вокруг Эдит, чувствуя необходимость разглядеть ее со всех сторон в мельчайших подробностях. Солнце отражалось от ее кожи, переливаясь всевозможными оттенками. Мои привыкшие уже к этому сиянию глаза округлились от восторга.

Хотя я понимал, что Эдит тщательно подбирала одежду для этого дня и была готова показать мне это, но все же задумался, не жалеет ли она о своем решении, слишком уж скованно она стояла — ноги чуть согнуты, плечи напряжены.

Закончив круг, я преодолел последние футы между нами. Невозможно было перестать пялиться, даже чтобы моргнуть.

— Эдит, — выдохнул я.

— Теперь ты боишься? — прошептала она.

— Нет.

Испытующе глядя мне в глаза, она явно пыталась услышать мои мысли.

Сознательно не торопясь и наблюдая за лицом Эдит, чтобы понять, разрешает ли она, я потянулся к ней. Глаза ее раскрылись еще шире, она стояла совершенно неподвижно. Осторожно, медленно я легко прикоснулся кончиками пальцев к искрящейся коже руки, с удивлением обнаружив, что она такая же прохладная, как и всегда. Блики от нее упали на меня, и внезапно моя ладонь перестала казаться такой уж обыкновенной. Эта потрясающая девушка даже меня смогла сделать менее заурядным.

— Что ты думаешь? — так же тихо спросила она.

Я с трудом подбирал слова:

— Мне… я не знал… — после глубоко вдоха я все-таки сумел высказаться: — Никогда не видел ничего более красивого, даже представить не мог, что может существовать что-то настолько прекрасное.

В ее взгляде все еще плескалась настороженность. Похоже, Эдит считала, что я говорю так, думая угодить ей. Однако это была чистая правда — возможно, я никогда еще не был более откровенным, слишком ошеломленный, чтобы притворяться или умалчивать о чем-то.

Она начала было поднимать руку, но уронила, вызвав этим новую вспышку пламени.

— И всё же это очень странно, — пробормотала она.

— Потрясающе, — выдохнул я.

— Тебя не отталкивает мое вопиющее отсутствие человечности?

Я покачал головой:

— Нет.

Она прищурилась:

— А должно бы.

— Мне кажется, ценность человечности сильно преувеличена.

Убрав руку из-под моих пальцев, она спрятала ее за спину. Вместо того, чтобы послушаться ее намека, я сделал еще один шаг к ней, чувствуя играющие на моем лице блики света.

И вдруг она оказалась от меня в десяти шагах — стояла, снова подняв руку и стиснув зубы.

— Прошу прощения, — извинился я.

— Мне нужно время.

— Я буду осторожнее.

Эдит кивнула, потом, сохраняя дистанцию не меньше десяти футов, обогнула меня и прошла в центр поляны, где опустилась на землю спиной ко мне. Ослепительный свет, исходящий от ее лопаток, снова напомнил мне крылья. Неторопливо приблизившись, я сел напротив нее примерно в пяти футах.

— Так нормально?

Несмотря на кивок, уверенной она не выглядела.

— Просто позволь мне… сосредоточиться.

Я сидел молча, и через пару секунд она снова закрыла глаза. Я ничего не имел против. Невозможно было устать от такого зрелища. Пытаясь понять этот феномен, я разглядывал ее, а она не обращала на меня внимания.

Где-то через полчаса она вдруг легла, закинув руку за голову. Трава была достаточно высокой, чтобы частично скрыть от меня Эдит.

— Можно?.. — спросил я, и она похлопала земле рядом с собой.

Я придвинулся на пару футов, а когда от нее не последовало возражений — еще на фут. Потом еще на дюйм-другой.

Глаза Эдит по-прежнему были закрыты, веки отливали бледно-сиреневым над темным веером ресниц. Грудь ее мерно вздымалась, почти как у спящей, но в этих движениях чувствовались сознательные усилия. Похоже, она слишком уж контролировала каждый вдох и выдох.

Подобрав под себя ноги, я уперся локтями в колени и положил подбородок на ладони. Совсем потеплело, и было очень непривычно ощущать на коже солнечные лучи — особенно теперь, когда я настолько привык к дождю. Поляна оставалась такой же красивой, но сейчас была только фоном. Не бросалась в глаза. У меня появилось новое определение красоты.

Губы Эдит начали двигаться… они практически трепетали, а свет мерцал на них. Мне показалось, что она говорит что-то, но слишком тихо и быстро.

— Ты… что-то сказала? — шепнул я. Сидя рядом с ней и наблюдая за ее блеском, я чувствовал необходимость молчания. Даже благоговения.

— Просто пою про себя, — пробормотала она. — Это меня успокаивает.

Долгое время мы оставались неподвижными, если не считать ее губ, периодически шевелящихся в слишком тихом для моих ушей пении. Прошел примерно час, а может, и больше. Постепенно напряжение, которого я вначале толком не осознавал, исчезло, уступив место умиротворению, убаюкивающему меня. Слегка смещая центр тяжести, я каждый раз приближался к Эдит еще на полдюйма.