Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной

К 10 ноября 1944 г. ситуация все еще не прояснилась. Все это время Субботина жила у подруги-педагога, как она ее называла. «Живу пока у друга-педагога, — писала она К. А. Морозовой. — Помогаю ей просматривать школьные тетради. Замечательные теперь дети, особенно московские!» У Субботиной не было теплой одежды и обуви, не было необходимых московской зимой резиновых накладок на костыли и резиновых галош. Ей не удавалось получить ордер на промышленные товары и рецепты на некоторые лекарства, доступные только в кремлевской аптеке. «Пока не могу даже съездить по поводу оформления получения в Москве пенсии, — писала она. — Зато „не имей 100 рублей, наживи 100 друзей“ и судьба мне сохранила их, а с ними тепло и радостно на душе…». «Чем я буду заниматься в ближайшее время? — еще не знаю, — размышляла она. — Есть бинокль для наблюдения переменных звезд, но как их наблюдать в московском „Доме старых ученых“ без теплой одежды зимой?». Но все это несколько искупало общение с друзьями, их искреннее участие в ее судьбе, доступность (наконец-то!) «астрономических» новостей. Новости астрономической жизни приводили Нину Михайловну в искренний восторг: «А какие интересные краткие изложения астрон[омических] работ за 3 года прислала нам Америка! Видали их? А „The Nature“?»[1674] Любимая наука вообще всегда была для Н. М. Субботиной величайшей утешительницей. В письме К. А. Морозовой от 10 ноября 1944 г., благодаря за присланную книжку о Н. А. Морозове, она написала об этом: «Да, цель жизни в том, чтобы преодолевать препятствия, и наша спасительница Наука одинаково выручала и дорогого Ник[олая] Ал[ександровича], и меня…»

[1675].

Приближался, однако, декабрь, заканчивалась прописка в Москве, и Нина Михайловна вынужденно думала о поездке в Иваново: «К 1 дек[абря] все же хочу ехать в Дом престарелых ученых в Иваново-Вознесенск, но еще не получила оттуда ответа: как к ним добираться? Говорят, что надо пешком с вокзала в Иванове в село Богородское…»[1676]

. Но совершать это путешествие ей все-таки не пришлось: НКСО предложил Субботиной другой вариант — путевку в Республиканский интернат больничного типа для инвалидов войны, расположенный рядом с Москвой, в Переделкине, что выглядело гораздо привлекательнее. «После долгих проволочек с полученьем транспорта и провожатого в Д[ом] ст[арых] ученых, я отказалась от поездки в Иваново и взяла путевку в Инвалид[ный] дом республ[иканского] значения бл[из] ст[анции] Переделкино — 18 км от Москвы. Интернат № 3 для инв[алидов] О[течественной] в[ойны]», — писала она Морозовым 5 декабря 1944 г. И продолжала: «А отвезли меня друзья из Кремля на своей машине. Здесь тихо, спокойно, в палате 6 чел[овек] — чисто и тихо. Интернат в лесу, только питание как в студ[енческой] столовке — без мяса, жиров и сахара: овощи и каша. Персонал хороший. Раненых не видала…»[1677].

Нина Михайловна приехала в интернат 4 декабря 1944 г. и находилась там «на полном государственном обеспечении», получив «бессрочную» путевку[1678]. Но взамен, по существовавшим правилам, большую часть и так крошечной пенсии Субботина теперь должна была отдавать в интернат, что ей, конечно, не очень нравилось. Так же как не понравилось отношение московских чиновников, поскупившихся, как она считала, на самые элементарные вещи. «В общем, <…>[1679]

поскупилось даже на ордер на платье, обувь и теплое пальто, уже не говоря об оплате ж[елезно]д[орожных] расходов, к[ото]рые взяли у меня все 2 <…>[1680], полученные от продажи вещей… А Туркм[енский] филиал ничего не заплатил денег. Остается моральное удовлетворение от сознания, что никому не была обязана и сама вернулась на родину, в М[оск]ву, хотя получаю теперь в месяц только 50 руб. Остальная пенсия в 150 р. идет инв[алидному] дому. Конечно, требовать „ананасов и рябчиков“ за эту сумму нельзя. А все-таки, обильной поварами Москве да будет стыдно за скупость и жадность!.. М[ожет] б[ыть] тов[арищ] Рузвельт поможет через АН СССР?» — не без юмора завершала она. Юмор юмором, но, как Субботина признавала сама: «После Туркмении с ее африканской жарой, в М[оск]ве, в старой ватной куртке, зимой не проживешь». Но и здесь помогли друзья — супруги Морозовы снабдили ее некоторыми теплыми вещами. «Спасибо Вам за носки — я их надеваю без туфель прямо в ботинки, — благодарила она их. — Тепло… Есть и шерст[яные] перчатки и шапка. Полная экипировка, как для старозаветной московской „Бедной невесты“. Помню как бабушка любила их обряжать и сама шила в приданое красивые белые платья. А теперь товарищи таким путем снарядили и меня в Инв[алидный] дом»[1681].