Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной

К осени 1944 г. Олег Михайлович Субботин получил новое назначение и собирался уезжать из Ташауза. Нина Михайловна, несмотря на отсутствие какой-либо определенности, конечно, отправилась с ним. В последнем письме Морозову перед отъездом Субботина писала: «Вы знали Некрасова, Вы разделяли его идеи. Я тоже воспитывалась на нем, на Чернышевском, на Добролюбове и Белинском, этих светочах для моих родителей, и на Пушкине — юности моей бабушки видавшей его в Москве, до старости считавшей его своим „вечным спутником“…, с этими заветами их дожила до своих 67 лет; с ними, как моим привычным багажом покидаю Ташауз, пускаясь снова по [далеким] дорогам мира, подчиняясь судьбе… Ваш пример, дорогой друг, Ваша доброта, всегда меня поддерживает, и я шлю Вам свой большой сердечный привет и спасибо. Вам и Фламмариону! Он первый поверил в меня, когда Вы были в крепости!»[1666] В августе 1944 г. Нина Михайловна писала Морозовым уже из Ташкента с просьбой о содействии в получении места в Доме для престарелых ученых, чтобы она «могла бы продолжить и закончить свои научные работы — а то все силы уходят на физический труд и здоровье слабеет», в надежде на то, что «У дорогого Николая Ал[ександрович] „рука легкая“, мо[жет] б[ыть] что-нибудь и устроится?»

[1667] Но ответа, по-видимому, не получила.

19 октября 1944 г. Н. М. Субботина наконец добралась до Москвы. Брат присоединился к ней немного позже. Очень коротко она написала об этом своем путешествии К. А. Морозовой: «Ехала я из Ашхабада одна, а брат с женой билетов не достали и наконец прилетели на самолете (багаж 10 кило). Из Ташауза на самолете летели все и потом 2 недели сидели в Ашхабаде. 10 дней езды + 24 дня хлопот о билетах»[1668]

. У О. М. Субботина было новое назначение, а вот ситуация Нины Михайловны снова оказалась тяжелой. «Олега Мих[айловича] назначили в Измаил, — писала Субботина Морозовым. — Не знаю: насколько это лучше Ташкента? Ехать придется глядя на зиму, и не имея ни квартиры, ни имущества. Но брат хотел работать в освобожденных районах и надеется быть полезным. Только мне, чтобы его не стеснять, придется побыть зиму где-ниб[удь] под Москвой. Пока — в Москве у меня пропуск до 20 Х, (а получила я его 14 сент[ября]); но весь месяц ушел на дорогу и хлопоты о билетах. Теперь меня не прописывают, и кончилась хлебная карточка. Багаж еще не пришел и деньги от Туркм[енской] ак[адемии] наук задерживаются. Надо все это как-то одолеть…» — уговаривала сама себя Субботина. Сокрушаясь, правда, что этому очередному в ее жизни преодолению «…мешает отсутствие теплой одежды и ушиб больной ноги. Приходится сидеть в комнате…»[1669].

Тем не менее, как это бывало и раньше в жизни Н. М. Субботиной, дело устроилось. Тихов, Шайн и Михайлов подали заявление с просьбой предоставить ей путевку в академический санаторий «Узкое» с 50 % скидкой, но она в него не попала, «т[ак] к[ак] мы забыли, что надо пройти мед[ицинскую] комиссию и подать заявление о 50 % сбавки с путевки… А полную плату я внести не могла и прописка в М[оск]ве кончалась 10.XII. Кысмет!» — рассказывала она Г. А. Тихову уже по окончании этих событий[1670]. Ей также в итоге предложили путевку в Дом престарелых ученых, находившийся, как выяснилось, далеко от Москвы — в Ивановской области и в 4 км от города Иваново. Ехать туда Нине Михайловне не хотелось, а без сопровождающего вообще было невозможно, поэтому, как рассказывала она К. А. Морозовой: «До декабря меня прописали в Москве и есть время наладить свои дела»[1671]

. Как впоследствии Субботина объясняла Г. А. Тихову: «В Дом ст[арых] ученых в 300 км. от Москвы, в селе Богородском, я не поехала, т[ак] к[ак] некому было проводить и встретить на ст[анции] и отвезти в это село за 4 км. от города»[1672].

Причина эта, хоть и реальная, главной при принятии Субботиной решения не была. Сама идея устроиться жить в доме инвалидов казалась малопривлекательной, но другого выхода Нина Михайловна не видела. «Дело все-таки серьезное и невеселое, — писала она К. А. Морозовой, — налаживать свое дожитие в Инв[алидном] доме после жизни в нашей дружной большой семье, но надо быть мужественной и доверять своей судьбе! Брата посылают в Измаил. Он тоже совсем больной после Ташауза, — и по многим причинам я не нахожу возможным ехать с ним. Но мне приятно думать, — продолжала она, — что государство наше так внимательно к старым научным работникам в обстоятельствах тяжелой военной поры… Оплакиваю свою бедную сестру Олю и ее детей, которым я посвящала свою жизнь. Спасибо старым друзьям за внимание и ласку в эти тяжелые мои дни!»[1673]