Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной

Нина Михайловна потихоньку продолжала заниматься научными исследованиями, о чем не без энтузиазма писала Морозову. «С удовольствием продолжаю наблюдать воздушные течения: что-то здесь интересное творится в верхних слоях атмосферы! Откуда они стремятся: с Азорских о[стро]вов к Формозе, или закручиваются по дороге в вихри, образуя „воздушную Ниагару“ в Гималаях? Как бы достать новую литературу? — задавала она риторический вопрос. И продолжала: — Бывают мощные потоки раскаленного [воздуха] <…>[1660] ледяного м[ожет] б[ыть] прямо из Персии или от Полярных стран??» Теперь, когда наиболее тяжелые бытовые проблемы как-то разрешились, Нину Михайловну снова удручало отсутствие научного общения, профессиональной литературы. «Ничего здесь в области книг, журналов и научного общения с учеными нет, — жаловалась она супруге Морозова. — Похоже на то, что переживал Ник[олай] Ал[ександрович] в Шлиссельбурге. Он-то это состояние понимает хорошо! Выручает наблюдение над природой и людьми, и размышления», — завершала она свою мысль

[1661]. Тем не менее Нина Михайловна снова была в состоянии шутить над обстоятельствами своей жизни, хоть по-прежнему тяжелыми, но не столь невыносимыми. «А жизнь Робинзона не дает скучать, — писала она Морозовым, — сладко спится после дом[ашней] работы до стирки и мытья полов включительно. Спится несмотря на мух, комаров и муравьев, коих обилие в научном смысле [необычайное] косвенно указывает на исключительно большую активность крайнего ультрафиолета Солнца…».

Рис. 53. Участники 100-летнего юбилея Пулковской обсерватории. Расшифровка рис. 52. За № 7 вместо Н. М. Субботиной ошибочно указана Н. М. Штауде (Архив ГАО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 105. Л. 38)

Но теперь, когда война начала отступать от родных мест, хотелось вернуться домой. Конечно, из Ташауза надо было уезжать. Перспективы с диссертацией казались туманными, и Н. М. Субботина начала узнавать о возможности устройства в Дом престарелых ученых. Однако поначалу эти изыскания оказались безуспешными. «А все же хочется в родные места, хотя там ничего не осталось: даже сады все вымерзли в очень холодные 2 зимы, а немцы разорили все остальное, — писала она Морозовым и далее рассказывала о своих безуспешных попытках узнать про Дом ученых: — Относительно „Дома для престарелых ученых“ ничего не узнала: никто не ответил. Кысмет! Судьба? Мудрец с Востока сказал: Хочешь счастья? — Скажи „Нет Бога кроме Бога!..“»[1662]

.

Тем не менее что-то она, наверно узнала, поскольку 16 августа 1944 г. Нина Михайловна обратилась в Президиум АН СССР с просьбой поместить ее в Дом престарелых ученых. «Прошу Академию Наук СССР оказать мне содействие для помещения меня в [Общежитие] престарелых ученых в Москве, на Гос[ударственном] обеспечении», — писала она и далее рассказывала о своей научной биографии. Рассказав коротко о работах, которыми занималась во время войны, Н. М. Субботина завершила свое обращение следующим образом: «Задача моя — обработать полученные мною выводы для Ташауза, а также закончить исследование долгопериодических неравенств в движении кометы Галлея, <…>[1663]. Итак, прошу А[кадемию] н[аук] создать мне возможность дальнейшей науч[ной] работы. Все мое имущество и семья погибли в Ленинграде, зимой 1942 года, а здесь жить дольше нельзя»[1664]. Таким образом, Нина Михайловна связывала свою просьбу об устройстве в Доме престарелых ученых с необходимостью окончить начатые научные работы. Но, все-таки беспокоясь об отсутствии подобной возможности, Субботина писала и о другом подходящем варианте: «Если А[кадемия] н[аук] не имеет возможности поместить меня в общежитие, прошу хотя временно устроить меня в „Узком“. Согласна там иметь какую-ниб[удь] библиотечную работу». И уже совсем откровенно просила: «Из Ташауза необходимо уезжать из-за вредного климата: тяжелая малярия с осложнениями и Сибирская язва — 3 раза меня направляли в больницу)…»[1665]. Дальнейшая фраза о невозможности работы по астрономии совершенно расплылась…