Жизнь Лавкрафта

   Самая явная стилистическая черта, объединяющая По и Лавкрафта, - это любовь к прилагательным. В случае Лавкрафта она была иронически окрещена "адъективностью", словно существует некое эталонное число прилагательных на квадратный сантиметр текста и малейший перебор - повод для яростного осуждения. Но подобная критика - банальный пережиток отжившей своё претензии на реализм, которая превозносит сухой стиль Хемингуэя и Шервуда Андерсона как единственную допустимую модель английской прозы. Мы уже увидели, что на Лавкрафта преимущественно повлиял "азиатский" стиль Джонсона и Гиббона, противоположный "аттическому" стилю Свифта и Аддисона; и мало кто в наши дни (особенно сейчас, когда Томас Пинчон и Гор Видал вернули современной английской литературе все богатство языка) огульно осудит Лавкрафта за подобный стиль.

   Однако, излюбленный объект подобной критики - использование автором слов, которые намекают, либо предназначены вызывать ужас. Эдмунд Уилсон не одинок, когда назидательно заявляет:

   Один из худших недостатков Лавкрафта - непрерывные попытки подстегнуть воображение читателя, усеивая свои рассказы прилагательными типа "ужасный", "жуткий", "страшный", "пугающий", "зловещий", "потусторонний", "запретный", "нечестивый", "дьявольский", "богохульный", "адский" и "проклятый". Несомненно, одно из первостепенных правил при сочинении эффектного страшного рассказа - никогда не использовать этих слов...

   Если бы авторы точно следовали безапелляционному заявлению Уилсона, сейчас вряд ли существовал бы хоть один страшный рассказ. Во-первых, Лавкрафт явно заимствовал этот прием у По. Откройте "Низвержение в Мальстрем"[17]

: "Направо и налево, далеко, насколько мог охватить глаз, тянулись гряды отвесных чудовищно черных нависших скал, словно заслоны мира. Их зловещая чернота казалась еще чернее из-за бурунов, которые, высоко вздыбливая свои белые страшные гребни, обрушивались на них с неумолчным ревом и воем". Только в своих худших работах Лавкрафт злоупотребляет этим приемом. Во-вторых, от внимания большинства комментаторов, как ни странно, ускользает, что подобная техника, особенно в рассказе от первого лица, служит важным указанием на душевное состояние героя и, следовательно, является элементом характеристики персонажа. Тем не менее, видимо, справедливо утверждать, что Лавкрафт потратил изрядную часть своей литературной карьеры, пытаясь изжить - или, по меньшей мере, усовершенствовать - стилистическое влияние По. Об этом свидетельствуют часто повторяемые им в последнее десятилетие жизни призывы к простоте выражения и, как пример воплощения этого принципа, - эволюция его "научного" стиля.

   Если стиль и эстетика Лавкрафта многим обязаны По, едва ли меньше он позаимствовал из его теории и практики построения композиции. Я не хочу сейчас затрагивать литературную теорию Лавкрафта, поскольку она, видимо, приняла законченную форму только к 1921 г.; однако Лавкрафт с самого начала интуитивно перенял многие из принципов техники рассказа, которые (как сам Лавкрафт указывает в "Сверхъестественном ужасе в литературе"[18]) По фактически разработал и применял в своих произведениях - "...создание единого настроения и достижение единого впечатления, не говоря уж о безжалостном избавлении от тех поворотов сюжета, которые не имеют отношения к главному действию и не ведут к кульминации повествования". Подобное "безжалостное избавление" относится одновременно к подбору слов и к композиции в целом, и мы увидим, что все рассказы Лавкрафта (даже те, которые можно классифицировать как повести) следуют этому принципу.

   Другое литературное влияние, на которое указывают некоторыми из последних исследований, куда более проблематично - это журналы Манси. Скорее всего, Лавкрафт продолжал читать какие-то из этих журналов после своих проблем с "Argosy" в 1913-14 гг.; однако часть "доказательств" в пользу этого пункта сейчас признаны несостоятельными. Лавкрафт неоднократно упоминает, что сохранил номер "All-Story", в котором был напечатан приключенческий роман А. Мерритта "Лунная заводь" (22 июня 1918 г.), так что, вероятно, он продолжал читать этот журнал - по крайней мере, вплоть до этой даты, а, возможно, и до момента его слияния с "Argosy" (24 июля 1920 г.) Однако предположение, что Лавкрафт в 1919 или 1920 г. продолжал читать сам "Argosy", долгое время основывалось на его письмах, якобы опубликованных в этом журнале под псевдонимом "Огастес Т. Свифт". Два таких письма найдены в номерах от 15 ноября 1919 г. и 22 мая 1920 г. Но они со всей определенностью являются фальшивками.