Читаем Жизнь Лавкрафта полностью

   Другим событием лета 1923 г., сильно повлиявшим на творчество Лавкрафта, стало первое знакомство с великим уэльским писателем Артуром Мейченом (1863-1947) [традиционное русское написание фамилии; на самом деле, Machen читается как Мэккен]. Как и в случаях с Амброузом Бирсом и лордом Дансени, открытыми Лавкрафтом лишь в 1919 г., удивительно, что он не прочел Мейчена раньше - ведь пик его популярности пришелся на 1890-е гг., а к 1923 г. уже считалось (как оказалось, справедливо), что его творческий расцвет далеко позади. Мейчен заработал не просто славу, но на самом деле довольно дурную славу такими произведениями как "Великий бог Пан и сокровенный свет" (1894), "Трое самозванцев" (1895) и "Дом Душ" (1906), которые расценивались многими как порождения больного ума; Мейчен скромно переиздал часть негативных рецензий, полученных на сборник "Драгоценные бальзамы" (1924). В действительности, сам Мейчен страдал тем же викторианским сексуальным ханжеством, которое на первый взгляд столь презирал; и крайне завуалированные намеки на половые извращения в таких произведениях как "Великий бог Пан" и "Белые люди" были для него не менее ужасающими, чем для его читателей. Характером Мейчен вовсе не походил на Лавкрафта: непоколебимый английский католик, категорически враждебный науке и материализму, вечно ищущий некого мистического переживания, "экстаза", способного освободить его от того, что он считал будничной прозаичностью современной жизни, Мейчен нашел бы механический материализм и атеизм Лавкрафта до крайности отвратительными. Они могли разделять одну и ту же неприязнь к современной эпохе, но они нападали на нее с полностью противоположных направлений. Лавкрафт воспоет хвалу Мейчену в "Сверхъестественном ужасе в литературе", однако в письме 1932 г. подвергнет его куда более глубокому анализу:


   Что Мейчену, вероятно, нравилось в извращенных и запретных вещах - это их отход от и враждебность обыденности. Для него - того, чье воображение не космично - они являются тем, чем Пегана и река Янн являются для Дансени, чье воображение космично. Люди, чьи умы - подобно уму Мейчена - пропитаны ортодоксальными байками религии, естественно, находят острую привлекательность в представлении вещей, которые религия клеймит, как незаконные и ужасные. Подобные люди принимают искусственную и устарелую идею "греха" всерьез и находят ее полной темного соблазна. С другой стороны, люди, подобные мне, с реалистичной и научной точкой зрения, не видят ни очарования, ни загадки в вещах, запрещенных религиозной мифологией. Мы сознаем примитивность и бессмысленность религиозного отношения и вследствие того не находим элемента заманчивого вызова или значимого бегства от реальности в тех вещах, которым повезло его преступить. В 1932 вся идея "греха" с его привкусом нечестивого очарования - просто курьез интеллектуальной истории. Грязь и извращения, которые для старомодно ортодоксального разума Мейчена означали величайший вызов основам мироздания, для нас - всего лишь довольно прозаичные и плачевные образчики органической дизадаптации, не более пугающие и не более интересные, чем головная боль, припадок колик или язва на большом пальце ноги.


   И все же, поскольку Мейчен столь неподдельно переживает ощущение греха и преступления в тех вещах, которые "религия клеймит, как незаконные и ужасные", ему удается передать свои чувства читателю, так что его работы остаются мощными и эффектными. Лавкрафт сам со временем стал расценивать "Белых людей", как, возможно, второе величайшее (после "Ив" Элджернона Блэквуда) мистическое произведение всех времен; он вполне может быть прав.

   Не вся художественная проза Мейчена - не говоря уже о горах эссе и публицистики, написанных им за время литературной карьеры, - имеет отношение к ужасам, и некоторые из его самых удачных и художественно законченных работ лишь граничат с мистикой. Повесть "Фрагмент жизни" (из "Дома Душ") - изысканное погружение в загадки и чудеса обыденной жизни; в ней изображена солидная буржуазная пара из Лондона, которая по зову крови возвращается в родной Уэльс. И, разумеется, есть "Холм снов" (1907), тягостное изображение мук творчества - вероятно, лучшая работа Мейчена.

   Пускай Лавкрафт прилежно прочел все произведения Мейчена, какие смог, милее всего его сердцу оставались страшные истории. В особенности весь цикл работ - включающий "Белых людей", "Сияющую пирамиду", "Роман о черной печати" (часть романа "Трое самозванцев") и прочие - который использует старые легенды о "Маленьком Народце", о якобы доарийской расе низкорослых дьяволов, что по-прежнему тайно обитают в уединенных уголках Земли и время от времени похищают человеческих детей, оставляя взамен одного из своих собственных. В своих поздних рассказах Лавкрафт трансформирует это клише в нечто куда более мрачное.

Перейти на страницу:

Все книги серии Шедевры фантастики (продолжатели)

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее