Жизнь Маркоса де Обрегон

– Как зовут того, – спросил я, – кто выказывает столько сочувствия ко мне? Потому что помимо милосердия, так озаряющего вас, есть во мне иная высшая сила, которая воспламеняет мое сердце любовью к вам.

– Я человек, – ответил он, – не известный по каким-либо своим блестящим качествам, довольный тем положением, какое дал мне Бог, благонамеренный бедняк; я не завидую ни чужому благу, ни высокому положению, которое обыкновенно очень ценится. Я обращаюсь с высшими с простотой и смирением, с равными – как брат, со всеми подчиненными – как отец. Я радуюсь, когда нахожу своих коров в хорошем состоянии, я вырезаю соты в моих ульях, разговариваю с пчелами, словно бы они были люди и понимали меня. Я не осуждаю того, что делают другие, потому что все мне кажется хорошим. Если я слышу, что о ком-нибудь говорят дурно, я перевожу разговор на предмет, который может отвлечь от этого. Я делаю добро, насколько могу, пользуясь тем немногим, что имею и что на самом деле больше заслуженного мною, и так веду я жизнь спокойную и без вражды, разрушающей жизнь.

– Счастливы вы, – сказал я, – потому что, не гонясь за мирским блеском и гордостью, вы достигли того, чем все желали бы обладать. Но как же вы пришли к такой спокойной жизни?

– Я не пренебрегаю своим, – ответил он, – не завидую чужому, не доверяю сомнительному, охотно принимаю все, что не приносит с собой душевного беспокойства.

– Кто достиг такого состояния, – сказал я, – тот должен назвать свое имя.

– Мое имя, – сказал он, – как и я сам, не принадлежит к именам, известным миру, меня зовут Педро Хименес Эспинель.

У меня забилось сердце, но я овладел собой, продолжая разговор, чтобы не был скучен путь, пока мы не дойдем до места, и спросил его:

– А при этой столь спокойной жизни бывают у вас какие-нибудь огорчения, которые вас беспокоят?

– Ей-богу, сеньор, – ответил он, – у меня не бывает иных огорчений, как если я нахожу не все в исправности по хозяйству или если не готов обед, да и это огорчение как рукой снимается чтением «Записок о христианской жизни» брата Луиса де Гранада.[472]

– Сколько философов, – сказал я, – старались достичь этой простоты и не обладали ею, несмотря на соблюдение всех предписаний нравственной и естественной философии!

– Я не удивляюсь этому, – сказал добрый человек, – потому что большие знания порождают в людях некоторое тщеславие, а без смирения невозможно достичь такой жизни, тогда как, будучи невеждой, я с детства освоился с добродетелью терпения и смирения, которой научился у моих родителей, и чувствую себя с ней очень хорошо. Но так как вы бродили по свету, то, может быть, вы знали моего племянника. Уже много лет, как мы ничего не знаем о нем, и, как нам говорили, он находится в Италии. И когда я даю приют в своем доме, то, помимо того, что это доброе дело, я делаю это еще отчасти из-за того, чтобы узнать что-нибудь о своем племяннике.

– А как его зовут? – спросил я, и он ответил мне, назвав мое собственное имя.

– Да, я его знаю, – сказал я, – и это самый близкий друг, какой у меня есть на свете. Он жив и находится в Испании, и очень близко отсюда, так что вам не нужно далеко ходить, чтобы увидеть его и говорить с ним.

Я обрадовался в душе, узнав своего кровного и притом столь прочно утвердившегося в нравственных христианских добродетелях, что я мог бы подражать ему, если бы я постиг истину вещей, как следовало. Он очень обрадовался известиям, какие я сообщил ему, хотя тогда я не открылся ему и не делал этого, пока не изменил своего положения. Ибо в самом деле плоть и кровь, и столь близкая, как эта, служит некоторым препятствием для осуществления благих намерений, требующих уединения. О всех доблестных мужах веры мы знаем, что они бежали в пустыни от общества родных и друзей, которые могли служить препятствием для благих целей. Деяния души в уединении более независимы и свободны. Работа ума не любит общества. Порок обладает меньшей силой, когда для него меньше соблазнов. Самые превосходные творения выдающихся мужей были созданы в уединении. И кто захочет усовершенствоваться в делах добродетели, будь то в поступках или в писании о ней, тот в уединении будет чувствовать себя легче и более готовым для подобных занятий. И хотя одиночество само по себе нехорошо, но кто имеет своим спутником Бога, тот не одинок.

Глава XVIII

Чтобы сократить рассказ, скажу, что по прибытии в Сауседу первое, что я встретил, было трое пастухов с очень длинными ружьями. Они сказали мне:

– Слезайте с мула.

– Я чувствую себя лучше верхом, чем пешком, – ответил я им.

– Если вы так хорошо чувствуете себя, – сказали они, – так купите его у нас.

– Это значило бы, – сказал я, – остаться без мула и без денег, которых у меня и нет. Но кто такие ваши милости, что продаете мне мула, которого я сам купил в Мадриде?

– Вы это потом узнаете, – ответили они, – а теперь слезайте.