Жизнь. Милый друг. Новеллы

Мои старшие сыновья — дети г-на де Курсиль, один Рене обязан жизнью г-ну де Бурневаль. Молю господа, повелевающего судьбами людскими, чтобы он помог отцу и сыну стать выше общественных предрассудков, помог бы им любить друг друга до самой смерти, меня же любить по-прежнему и в могиле.

Таковы мои последние помыслы и моя последняя воля.

Матильда де Круалюс».

Господин де Курсиль вскочил; он крикнул: «Это завещание сумасшедшей!»

Тогда господин де Бурневаль выступил вперед и сказал твердо и резко: «Я, Симон де Бурневаль, заявляю, что все изложенное в настоящем документе — сущая правда. Я готов доказать это имеющимися у меня письмами».

Господин де Курсиль шагнул к нему. Я думал, что они набросятся друг на друга. Они стояли один против другого, оба высокие, один толстый, другой худой, и дрожали от волнения. Муж моей матери проговорил заикаясь: «Вы мерзавец!» Тот произнес все так же решительно и отрывисто: «Мы встретимся в другом месте. Я уже давно дал бы вам пощечину и вызвал вас, если бы не дорожил прежде всего покоем бедной женщины, которую вы заставили столько страдать».

Потом, повернувшись ко мне, он сказал: «Вы мой сын. Хотите уйти ко мне? У меня нет права увести вас, но если вы желаете следовать за мной, я беру на себя это право».

Я молча пожал ему руку. Мы вышли вместе. Я был как безумный.

Два дня спустя господин де Бурневаль убил на дуэли господина де Курсиль. Братья мои, из боязни громкого скандала, молчали. Я отдал им половину состояния, оставленного мне матерью.

Я принял имя своего настоящего отца, отказавшись от имени, которое дал мне закон, но которое не было моим.

Господин де Бурневаль умер пять лет тому назад. Я до сих пор не могу утешиться.

Он поднялся, прошелся по комнате и, остановившись передо мной, промолвил:

— Ну, вот! Я утверждаю, что завещание моей матери — один из самых честных, самых благородных и возвышенных поступков, на какие способна женщина. А ваше мнение?

Я протянул ему обе руки:

— Ну, конечно, мой друг.

В МОРЕ

Анри Сеару

Недавно в газетах появились следующие строки:

«Булонь-сюр-Мер, 22 января. Нам сообщают:

Наших рыбаков, перенесших за последние два года столько испытаний, повергло в ужас и уныние новое страшное бедствие. Рыболовное судно, управляемое его владельцем Жавелем, при входе в гавань было отброшено к западу и разбилось о скалы, вблизи волнореза мола.

Несмотря на все усилия спасательной лодки и на выброшенные канаты, четверо рыбаков и юнга погибли.

Шторм продолжается. Опасаются новых несчастий».

Что это за судовладелец Жавель? Не брат ли однорукого?

Если этот несчастный, унесенный волнами и, быть может, погибший под обломками своего разбитого вдребезги судна, если это тот самый человек, о котором я думаю, то восемнадцать лет тому назад ему пришлось быть очевидцем другой драмы, страшной и простой, какими всегда бывают драмы, разыгрывающиеся на море.

В то время Жавель-старший был хозяином траулера.

Траулер — это судно, предназначенное для ловли рыбы сетью. Прочно построенное, годное для всякой погоды, с круглым дном, беспрестанно подбрасываемое волнами, как пробка, вечно в открытом море, вечно бичуемое резкими солеными ветрами Ламанша, оно без устали рассекает волны, раздув паруса и таща сбоку огромную сеть, которая скребет по дну океана, отрывая и захватывая животных, спящих на скалах, плоских рыб, словно прилипших к песку, тяжелых крабов с крючковатыми лапами, омаров с острыми усами.

При свежем бризе и невысокой волне судно отправляется на ловлю. Его сеть укреплена на длинном деревянном шесте, обитом железом, и спускается при помощи двух канатов, скользящих по двум воротам на концах судна. Несясь по ветру и по течению, судно тащит за собой этот снаряд, опустошающий и подчищающий морское дно.

На судне Жавеля находились его младший брат, четверо рыбаков и юнга. Судно при чудной ясной погоде вышло из Булони, чтобы закинуть сеть.

Вскоре, однако, поднялся ветер, и налетевший шквал обратил траулер в бегство. Судно приблизилась было к берегам Англии, но разбушевавшееся море билось о прибрежные скалы, кидалось на сушу, так что не было никакой возможности войти в гавань. Маленькое судно снова вышло в открытое море и вернулось к берегам Франции. Буря продолжалась и не давала подойти к молу; она окружала пеной и грохотом, делала неприступным любое место, где можно было бы причалить.

Траулер ушел снова, мчась по гребням волн, подвергаясь качке и тряске, залитый водой, обдаваемый волнами, но, несмотря на это, бодрый, привычный к бурям, которые заставляли его иной раз по пяти-шести дней блуждать между соседними странами, не давая пристать ни к тому, ни к другому берегу.

Наконец, когда судно находилось в открытом море, ураган стих, и, хотя волны были еще высоки, хозяин приказал забросить сеть.