Жизнь на общем языке

Да, в конце восьмидесятых, когда Ладожские уезжали, в Союзе все уже было непросто: формальное, «витринное» благополучие, внешняя показушность и гнилая, расползающаяся по швам подкладка «шикарного костюма», когда весь народ жил не просто в двойных стандартах, а в вынужденной бытовой и житейской лжи, когда на кухнях обсуждали засидевшихся в партийном руководстве стариков… Так называемый Красный проект, начатый в революцию семнадцатого, взлетел и добился невероятных достижений и прорывов в науке, промышленности, в социальной сфере, в военном доминировании, потому что имел Цель. Пусть и несколько утопическую, но сильную и конкретную: построить такую страну социализма, в которой каждый человек имеет невероятные возможности для саморазвития и достойной, комфортной жизни, чтобы эта страна стала символом, призывом остальным государствам идти тем же путем, а ее государственная система стала самой лучшей.

Классная идея, между прочим, только к восьмидесятым партийное руководство, до смерти боявшееся реформации и пересмотра устаревших концепций, потерявшее гибкость мышления, подвело страну к краю. И уже все бурлило и кипело по границам Союза, вспыхивая то там, то там национальными восстаниями, а в стране был тотальный товарный дефицит и дикое расслоение в обществе. В условиях того самого дефицита уровень потребления элитной верхушки был на порядки выше, чем у остального населения. Элита имела полный доступ к благам под грифом «спец»: транспорт, продукты, санатории, пансионаты, рестораны, промышленные товары и так далее.

Да, все бурлило, булькало, разваливалось и тихо, а бывало, что и громко, роптало, но… но в восьмидесятых это все еще была Держава. Целая, мощная, с огромным промышленным и социальным заделом, который выковывался десятилетиями, с высоким международным статусом, с огромными ресурсами и сильной армией и флотом…

А вернулись Ладожские совсем в другую страну – раздробленную, обнищавшую и какую-то униженную, утратившую уважение к самой себе, признавшую себя побежденной и сдавшейся незримому врагу, выпрашивая у того милости и подачки.

Для людей, пропустивших перевороты девяносто первого и третьего годов и не находившихся в России во время ее стремительного переформатирования на другую ментальность, другое сознание, на совсем иной уклад жизни, это настолько явно бросалось в глаза, что возникало ощущение, будто они пропустили какую-то войну и вернулись после капитуляции родины, когда победители и бывшие союзники занимаются дележом и отъемом лакомых трофеев.

Темные улицы, грязь, мусор, какие-то непонятные ларьки в центре города, связанные друг с другом и с соседними домами клубками провисших, чуть не задевающих головы прохожих проводов. Люди у метро, торгующие всем подряд: продуктами, цветами, алкоголем, вещами, наркотиками, если кому сильно понадобится. Совершенно новые правила и порядки жизни, непонятные, дикие какие-то реалии, звуки стрельбы, ставшие чуть ли не обыденностью…

Но можно было бы пережить и как-то постараться встроиться, прижиться и в этих новых условиях, деваться-то все равно некуда и приходится адаптироваться. Однако ужас ситуации, в которую они попали, заключался в том, что все взрослые Ладожские оказались без работы.

Бабушку и деда безжалостно уволили с их предприятий под предлогом «сокращения штатов», не произнеся ни слова благодарности за долгие годы безупречного, а часто и ударного труда, невзирая на все их грамоты, регалии, награды и стаж работы, не выказав ни толики внимания или участия. Вызвали в отдел кадров, вручили трудовые книжки и приказ нового начальства: все, пока, товарищи, свободны, сдайте пропуска. Выплатив вдогонку, как насмешку, мизерное, унизительное выходное пособие.

Понятное дело, старики никому не были нужны в то дикое, разрушительное время – дорогу молодым, посторонись, старичье, не видите, теперь у нас новая жизнь началась, без ваших кровавых коммуняк и совка загнившего! Но они ведь были не старики, им всего-то чуть больше шестидесяти исполнилось.

Андрей Васильевич после целого дня, проведенного в родном министерстве и общения со своим теперь уже бывшим непосредственным начальством, вернулся домой, ссутулившись от навалившейся беды, почерневший, с проявившимися вдруг глубокими морщинами, перечертившими его лицо словно шрамы, помрачневший, как неживой, постарев лет на десять всего за несколько часов.

Уволили и его. В никуда, в пустоту – ищите работу сами, а наш отдел закрыт. Правда, выходное пособие тоже начислили… в три раза меньшее, чем составляла его месячная зарплата в лучшие времена. И в заключение беседы потрясли руку в издевательском рукопожатии и «поздравили»:

– С возвращением на Родину, Андрей Васильевич.

С этого момента началась новая жизнь Ладожских. Но это уже другая история.

– Как-то вот так, – завершил на нерадостной ноте свою историю Матвей.