Жизнь на общем языке

– Думаю, так же и жили, как мы. Любили и ненавидели, страдали и радовались, предавали и жертвовали собой ради близких или идеи какой. Люди не меняются, и человеческая природа, двойственность его сущности, всегда одинакова и остается прежней во все времена. Только им требовалось гораздо больше мужества и смелости, чтобы жить, потому как полагаться нашим предкам приходилось исключительно на самих себя, на свои способности и возможности. Царь далеко, государство с его законами где-то там же, рядом с государем, и никакой тебе медицины, полиции и социальных институтов, защищающих права населения. Ну и грешить, наверное, было страшней, потому что поднимаешь глаза в это Небо – и становится совершенно очевидно, что существует нечто Высшее, управляющее жизнью, которое обязательно рано или поздно рассудит и накажет по справедливости, да так, что никакое раскаяние не спасет.

– Страшно, – помолчав, согласилась с его оценкой Клава. Помолчала еще и произнесла восхищенным, восторженным шепотом: – И непереносимо прекрасно.

– Да, – согласился Матвей, – непереносимо…

Перевернулся на бок, приподнялся на локте, всмотрелся в еле различимые черты девичьего лица, медленно наклонился и накрыл ее губы своими губами…

Сначала совсем легко, лишь обозначив поцелуем поддержку и полное созвучие с тем, что она испытывает и переживает в этот момент. Но через пару секунд что-то огромное, как Небо, которое дышало и жило над ними, непреодолимо и яростно полыхнуло в них обоих, захватывая целиком и полностью в свое огненное притяжение, и поцелуй превратился в страстный, обжигающий и… потрясающе прекрасный.

Душами, телами, чем-то необъяснимым и мощным они устремились друг к другу, торопясь слиться, стать единым целым, и в этот момент, под этим живым, дышащим огромным Небом, это было единственно верным, единственно правильным и нужным – утверждение самой Жизни и воздаяние Мужчине и Женщине, творящим эту самую жизнь.

Конечно, им было не до размышлений о каких-то высоких материях и рассуждений о чем-то метафизическом – их просто затянуло в эротическом, сексуальном вихре яркого и мощного обоюдного желания соединиться, слиться в одном порыве, и они торопились, судорожно и бестолково пытаясь поскорей избавиться от одежды, которой оказалось слишком много и она ужасно плохо снималась, путаясь и цепляясь за руки-ноги, крючки-застежки, штанины и рукава.

Чуть не рыча от досады и торопливости, они умудрились что-то постягивать и отбросить в сторону, что-то снять не до конца… и все, все – он провел своей большой горячей ладонью по ее полыхающей от желания коже и поцеловал ее трепещущий животик, а она тянула его вверх, чтобы слиться в новом горячем поцелуе, и он шептал что-то и шел за ее желанием, а она стонала и торопила, торопила…

…и он вошел наконец в нее, соединив их тела и жизни в то самое единое целое, и замер, переживая сам и давая возможность пережить и почувствовать всю полноту и красоту этого короткого мгновения и ей… А переступив за тот миг, поддерживая и подгоняя друг друга все больше и больше разгорающейся страстью и сводящим с ума желанием, они понеслись в одном ритме, в одном едином дыхании к апофеозу, сливаясь в прекрасное, законченное целое…

И, на самой вершине их соединения, на том великолепном пике, на который им посчастливилось выскочить вместе, переживая сильнейшее эротическое потрясение, Клавдия распахнула глаза, взлетая в Небо, и, не сдерживаясь, свободно, радостно и мощно выпустила в это же Небо свой победный крик освобождения, разошедшийся волной по черной степи…

Они долго лежали, не размыкая объятий, даже не пытаясь перелечь как-нибудь поудобней. Лежали, молчали и плавились в остывающем, не менее великолепном «послевкусии» их потрясающего оргазма. И только спустя какое-то неизвестное, продолжительное время Матвей осторожно переместился и лег на бок, придвинул к себе и обнял Клаву, пошарил рукой вокруг, нащупал чью-то куртку, притянул и накрыл ею девушку, пошарил еще разок, наткнулся на край спальника-одеяла, подтянул и его и накрыл на этот раз их обоих.

Они лежали, тесно-тесно обнявшись, и смотрели в сверкающий неисчислимым количеством звезд разной яркости и размеров, переливающийся их блеском, волшебный, непостижимый Космос, молчали и прислушивались к тихой-тихой музыке, звучавшей где-то внутри их…

И было это настолько… не объяснить, не передать, не постичь…

Музыка внутри… и бескрайняя бесконечность Космоса.

Клавдия проснулась, чувствуя незнакомое удивительное состояние абсолютного внутреннего расслабленного покоя, умиротворения и вместе с тем какой-то светлой душевной радости. Улыбнулась этому дивному ощущению и чувствам, вздохнула глубоко и открыла глаза.

Еще не поднявшееся, лишь обозначившее свои намерения солнце высветлило небо над горизонтом, сотворив поразительную картину, в которой одна, западная, сторона небосвода все еще чернела тьмой, переливаясь и сияя бриллиантовой россыпью звезд, а вторая, восточная, светлела, словно размывая четкость, лишая звезды яркости и смягчая черную бархатность ночи.