Жизнь на общем языке

Клава снова глубоко вздохнула, любуясь этим прекрасным зрелищем, пошевелилась и поняла, что лежит на боку, прижимаясь спиной к мужчине, обнимающему ее одной рукой за талию, другую же положив ей под шею, плотно укутанная в куртку и расстегнутый спальник, а на голове у нее даже обнаружилась шапка.

И когда это, интересно, Матвей успел ее так уложить и утеплить и как, если она даже не почувствовала?

– Привет, – тихим полушепотом поздоровался предмет ее размышлений.

– Привет, – в тон ему ответила Клава и перевернулась, чтобы оказаться к нему лицом. А посмотрев на него, перевела взгляд наверх. – Ты видел, какая красота? Солнце встает.

– Видел, – ответил он. – И уже не первый раз, но каждый раз это как-то по-другому, иначе. – Помолчал, рассматривая небосвод, и признался: – Мне очень хотелось тебе это показать, поделиться этим с тобой.

– Это какое-то конкретное место или мы просто отъехали подальше от света и жилья в степь? – спросила Клавдия и, оторвав взгляд от неба, снова посмотрела на него.

– Это очень конкретное место, – объяснил Матвей и предложил: – Посмотри вокруг.

Он подождал, пока Клава обведет взглядом окрестности, и пояснил:

– Видишь, мы находимся на небольшой возвышенности, на плоской вершине холма. Говорят, что в древности это место считалось сакральным. Не знаю, сейчас его не почитают таковым, даров сюда не приносят и обряды здесь не совершают, может, просто забыли. Степь большая и разная, как море, горы или пустыня. И в каждом ее уголке можно видеть звездное небо. Но мы с братьями решили, что с этого места Космос виден лучше всего, до самой его глубины. И отчего-то именно здесь, когда наблюдаешь это потрясающее зрелище, кажется, будто бы оно проникает в тебя и ты в нем растворяешься. Не знаю, может, мы просто наслушались сказок и всяких мистических историй, что рассказывал нам в детстве дедушка Бадарч, известный сказитель и великий рассказчик, но нам с парнями нравилось думать и считать, что мы заново открыли Холм Начала Жизни, на котором сбываются все мечты и желания. И это только наша тайна.

– Ты поэтому меня сюда привез, чтобы сбылись твои мечты? – спросила его Клава.

– Я так далеко не думал и ничего конкретного не желал и не загадывал. Просто хотел поделиться с тобой этим местом и нашей детской тайной. И красотой ночного звездного неба. Самое лучшее время, когда небосвод видно намного четче, чем обычно, когда небо самое яркое и самое пронзительное, – это вторая половина сентября. А если повезет, как нам с тобой, и сентябрь окажется теплым, то в самые его последние дни небо особенно прекрасно. Как сейчас.

– Спасибо, – прочувствованно, от самого сердца и души поблагодарила Клавдия. – Это невероятно щедрый подарок, великолепный.

– Пожалуйста, – чуть помолчав, ответил Матвей.

Прижал ее к себе покрепче и перевернулся вместе с ней так, что оказался лежащим сверху, и начал покрывать лицо Клавдии тихими, короткими и очень нежными поцелуями. И она плавилась от этих его поцелуев, испытывая непередаваемую негу, какую-то щемящую нежность и страсть одновременно, и смотрела сквозь щелки глаз, полуприкрытых от невероятных, удивительных ощущений, которые испытывала, на светлеющий небосвод и сдающиеся солнечному свету, гаснущие звезды.

И было это настолько потрясающе чувственно и волшебно, что слезинки срывались с уголков ее глаз и текли по лицу, растворяясь где-то в бортике шапки.

Но, как ни прекрасны были мгновения, наполненные нежностью, страсть, позволив недолго насладиться этими ощущениями, полыхнула в полную силу, как вырвавшийся из топки огонь, требуя продолжения и подгоняя идти дальше, дальше…

Хорошо, что в этот раз им не пришлось разбираться с одеждой, и уже куда-то отлетели спальник и куртки, и где-то растворилась-потерялась шапка с головы Клавдии, и они соединились вновь, замерев на этом моменте и этой грани на пару сладких мгновений, и… сорвались, понеслись дальше, к своей новой вершине…

Что-то шептали друг другу, целовались сумасшедшими, обжигающими до крови поцелуями и неслись, неслись вперед… и снова на самом пике, в минуту наивысшего наслаждения, Клавдия кричала свободно и радостно, на всю просыпающуюся степь…

И где-то вдали на этот торжественный крик освобождения, гимна жизни и любви отозвался какой-то зверь, пролаяв-прокричав в ответ человеческой женщине свое приветствие…

– Нам пора ехать, – через какое-то продолжительное, истекшее незамеченным время сказал невнятно Матвей куда-то в плечо Клавдии, в которое упирался головой.

– Да, пора, – согласилась она, стараясь не шевелиться, и поинтересовалась: – Мы, наверное, сильно задержались? Нас будут искать?

– Искать нас не будут, – слабо усмехнулся Матвей ее предположению. – И мы можем задерживаться сколько захотим и где захотим. – Он помолчал и все-таки добавил: – Но завтрак уже готовят. И он как бы торжественный, как, впрочем, и обед, в нашу честь. У них сегодня вообще праздник в эту самую нашу честь.