Жизнь начерно

Изабелла Петровна вскрикнула и проснулась. Села, тяжело дыша, выпрастывая из-под себя перекрученный халат. Телевизор работал на полную мощь. Нащупав пульт, она погасила экран и некоторое время сидела в тишине. Потом встала и пошла на кухню, шаркая тапочками.

Часы показывали 5:30. Мысли путались. Гудели трубы. Засохшая ветка царапала оконное стекло. Окно было таким мутным, что наступление дня Изабелла Петровна угадывала по звукам. Раньше окна мыл Толик. Ещё раньше – Зинаида Николаевна, но очень давно, когда Белла ещё в школе училась. Когда ж это было? Десять, двадцать, сорок лет назад? А форточка уже тогда заедала…

Изабелла Петровна вдруг с ужасом поняла, что теряет память. Свою феноменальную память, которой так гордилась. Она давно забыла, сколько ей лет, есть ли у неё дочь или она так и не родила её, вопреки уговорам Толика? Жив ли муж, лежит ли снова в больнице? В какой? Или она похоронила его? Когда? Где?.. Вопросы беспокойно метались в её голове, натыкаясь на глыбы выученных наизусть поэм и арий, на словари, либретто, афоризмы, имена греческих богов и памятные даты. Одно она помнила наверняка: жизнь была несправедлива к ней. Судьба не сложилась – и в этом были повинны другие люди. Те, которых она так и не могла ни вспомнить, ни забыть.

Утро прокралось в кухню воробьиным гамом, дребезгом первого трамвая и шарканьем метлы. Серая кухня чуть выцвела и поголубела. Изабелла Петровна поставила чайник, включила радио – по «Маяку» передавали Хабанеру из «Кармен». Под финальные аккорды арии в замочной скважине послышался скрежет ключа, на пороге появилась женщина с седой чёлкой. «Из Собеса» – догадалась Изабелла Петровна. Раз в две недели она приходила к ней, приносила лекарства, кроссворды, оплаченные квитанции. Изабелла Петровна не помнила, когда и как записывалась на социальное обслуживание, но раз положено по закону – пусть приходит. Правда, она давно собиралась написать заявление, чтобы прислали кого-то ещё вместо этой странной, так похожей на Дуську сотрудницы. Только не знала, как это сделать.

Выложив из сумки пакет с лекарствами и свежую стопку кроссвордов, женщина засучила рукава, взяла в кладовке ведро с тряпками и встала перед кухонным окном.

– Мыть собралась? – сурово спросила Изабелла Петровна.

– Помою, – кивнула женщина. – А то совсем света белого не видно.

– Ишь ты, не видно ей, – пробурчала под нос хозяйка, но возражать не стала. Да и кто ещё согласится мыть ей окна бесплатно?

Она взяла брошюру с кроссвордами и пошла поближе к телевизору. Там как раз «Час оперетты» по каналу «Культура» должен начаться. А то эта сейчас раскроет окно – сквозняк будет.

Окно было старым, тугим, из окаменевшего дерева, с натёками многолетней краски – сейчас такие редко встретишь. Сползшая с петель узкая форточка так часто смазывалась маслом, что совсем перестала вмещаться в проём и болталась как ей вздумается. Только загнутый уголком гвоздик мог урезонить её в ветреную погоду.

Незнакомка спустила на пол буйный куст алоэ с жёсткими колючками на увядших листьях, сложила в раковину разнокалиберные чашки с отколотыми ручками, треснутые миски, пустые контейнеры, заполонившие широкий подоконник. Сняла прогорклую штору, смела веником сухие листья, хлопья пыли и паутины. Она попыталась открыть окно, но шпингалет намертво врос в вековой слой краски. Форточка дрожала в ответ на жалкие потуги расшевелить раму. Пришлось воспользоваться молотком. Женщина ударила по шпингалету и стучала до тех пор, пока не выбила его из гнезда. Дёрнула ручку изо всех сил, ещё раз – створка с треском распахнулась, прыснув сухой краской. Между стекол, среди жёлтой ваты, тополиного пуха, слюдяных крыльев мотыльков и прочей трухи обнаружилась… старая, свалявшаяся варежка. Уборщица отложила её на край стола и продолжила сражение с окном. Вторая рама подалась легче. Обнажился ржавый отлив в голубином помёте.

Женщина энергично вспенила воду и принялась слой за слоем смывать вековую грязь, помогая себе скребком и щёткой. Вода стекала мутными ручьями на предусмотрительно подстеленную клеёнку. Ошмётки птичьего помёта, липкой паутины летели в мусорное ведро. Несколько раз менялись вёдра, тряпки. В ход шли газета и нашатырь. Широкий подоконник оттирала пастой в несколько заходов. Наконец, осталось лишь вытереть насухо стёкла и вернуть створки и шпингалеты в первоначальное положение. Женщина работала неистово, в каком-то обречённом исступлении. Когда работа была почти завершена – оставалось только закрыть окно, – налетел ветер и чуть не сдул худую, нескладную фигуру работницы в оконную пасть, но та успела схватиться за раму. Рама скрипнула, но удержала её вес.

– Развела тут сквозняки! Простудить меня хочешь? – раздался недовольный голос и на пороге кухни появилась Изабелла Петровна с карандашом и кроссвордом в руках.