— Вот те нате! — Анфиса свистнула и с откровенной насмешкой спросила: — Испугалась классовой борьбы?
— Не знаю. Может быть, и испугалась. До свиданья.
«А я-то считала, что все мне теперь безразлично», — подумала Нина, спускаясь с крыльца.
Анфиса высунулась из окна и крикнула ей вдогонку:
— Ты наведывайся. Может, скоро приедет.
…И сейчас, вспомнив этот разговор, решила: «Не пойду к ним. Куда бы пойти? Куда бы пойти, чтобы все забыть? Но разве забудешь? Разве я имею право забывать?!»
Кто-то постучал в ставню. Данайка умиленно помахала хвостом — пришел свой.
— Рад, что застал, — сказал Коля.
Одет он по-походному: в сапогах, тужурке, за плечами вещевой мешок.
— У меня сегодня выходной. Что, опять в экспедицию?
— Да, приезжал за продуктами. Принес матери долг. — Он вынул из кармана тужурки деньги.
Они прошли на кухню. Нина подбросила в самовар углей. Коля закурил.
— Счастливый ты, уезжаешь, — сказала Нина, взглянув на Колю. Его смуглое лицо стало еще темнее от загара. — Возьми меня с собой.
И по тому, как он участливо улыбнулся, поняла — не возьмет.
— Не могу. Это не женское дело.
Ее сразу охватило безразличие. Налила стакан чаю и поставила перед Колей. Почему ей кажется, что вот такое раз уже было? Или что-то похожее.
— Я не начальник экспедиции. Поняла? Наш начальник не терпит женщин в экспедиции. Тут уж я ничего не могу поделать.
«Да, да, это уже было. Кто-то уезжал, а Коля отговаривал. Да! Лида!»
— Коля, а где Лида? Почему она никогда не пишет?
— Мне писала. Изредка. Лида самолюбивый человек. Жаловаться не станет. С ней всякие пертурбации случались. Кажется, она работает в каком-то издательстве художником и учится в студии.
Нина слушала и мысленно себя упрекала: как это она могла забыть о своей молоденькой тетке? Неужели обо всем можно забыть? Самая сильная боль — это та, что где-то внутри точит и точит.
— Послушай, ты давно не задавала мне мировых вопросов, — сказал Коля.
Нина поняла: он хочет отвлечь ее. С благодарностью взглянула на него. Спросила о первом, что пришло в голову:
— Скоро, по-твоему, мы социализм построим?
— Ну, брат, — засмеялся Коля, — ничего заковыристее ты не могла придумать. Знаю, что техника перевернет все вверх тормашками. Вот тут у нас курс верный. Ты читала, в Новосибирске строится новый завод Сибкомбайн — будет выпускать комбайны? — Коля сел на своего любимого конька — о технике он мог говорить сколько угодно.
Нина смутно представляла эту странную машину: сама косит хлеб, обмолачивает. Не сочиняет ли Коля? Он любил им, маленьким, подвирать.
— В Сибири в этом году будет выстроено девять новых заводов. Это вполне реально. Мы, геологи, знаем, какие ископаемые прячет в себе наша земля. Когда-нибудь матушка Сибирь заставит весь мир ахнуть. Что такое десять лет? А у нас уже есть Турксиб. Происходят чудеса. И все техника. Все газеты прокричали: «Заговорил Великий немой» — говорящее кино. Разве это не чудо? Я уже не говорю о радио. В этом мы обскакали Англию и Германию. — Коля взглянул на Нину и замолчал. Немного погодя сказал: — Ты, дева, меня не слушаешь. В каких облаках витаешь?
— Ни в каких.
— А о чем думаешь?
— Ни о чем, — она в самом деле не могла сказать, о чем думает.
— Ты зайди к бабушке. Сегодня же. Дай слово.
— Даю, — почему-то не терпелось, чтобы Коля поскорее ушел. Все-таки одной легче, не надо ничего скрывать.
Но слово есть слово — пришлось идти.
Спицы мелькали в бабушкиных руках с поразительной быстротой. Она сидела в кресле и время от времени поднимала голову и прислушивалась, не проснулся ли Колька.
— Ты готовишься в вуз?
— Нет, не готовлюсь. В прошлом году ты мне тоже советовала попытать счастья, — напомнила Нина. Невольно вырвалось: — Счастье вообще не для меня.
— Еще ничего неизвестно, тебе только восемнадцать.
«Мне-то известно. Тогда Виктор сидел рядом со мной. Вот здесь. Он всегда будет рядом со мной. Закрою глаза и увижу его таким, как тогда». Закрыла глаза и увидела худенького мальчика с тонкой шеей. Вздохнула, открыла глаза и поймала пристальный бабушкин взгляд.
— В том году не получилось, — сказала она, — можно в этом попытаться. Стучащему открывают. Надо только готовиться. Службой довольна?
— Нет, — призналась Нина, — скучная.
— В деревне ты, кажется, еще больше скучала?
— Я там о доме скучала, а работать было интересно. Там люди интересные.
— Чем же это они интересные?
Нина постаралась по лицу бабушки определить, не иронизирует ли она. Нет, ни тени насмешки.
— Конечно, они разные. Есть и плохие. Но хороших больше. У меня были интересные хозяйки. Старшая, Никитична, очень добрая, а молодая, Мотря, так она настоящая артистка. И сторожиха Леонтиха очень добрая. И молодежь. Они мне помогали… — Чуть не вырвалось — спасали, но спохватилась вовремя. Пришлось бы рассказать о Савелии, его сыне, оружии, о том, как пряталась на полатях… — Там я чувствовала, что делаю нужное. Наверное, можно было делать все лучше. Но я как умела…
— Вероятно, дело в том, что в Лаврушине ты уважала себя.
— Себя?