Читаем Жизнь по-американски полностью

И все же, когда я наблюдал за выступлением Мондейла на съезде Демократической партии в Сан-Франциско, мне показалось (за одним важным исключением), что он старался походить на республиканца. Явно чувствуя консервативный дух аудитории, по горло сытой огромным составом правительства, он заговорил о прежних ценностях, о повышении эффективности правительства и пообещал осуществить кое-что из того, что уже делалось нами. Но у него это прозвучало так, как будто он вынужден прибегнуть к таким мерам ради выхода из экономического кризиса. Только раз он показал себя в истинном свете, пообещав увеличить налоги на богачей в целях сокращения дефицита, — после того как его представил сенатор Эдвард Кеннеди, поносивший меня как друга богачей.

Мондейл пытался изобразить дело так, словно он совершенно изменился. Но я-то знал, что, став президентом, он сразу же обретет свое подлинное лицо и объединится с конгрессом, чтобы резко увеличить налоги, что подорвет начавшееся возрождение и уничтожит все созданное нами за четыре года.

Через несколько дней после съезда Демократической партии я принимал участие в церемонии открытия летних Олимпийских игр в Лос-Анджелесе. Находясь там, я вновь ощутил возродившуюся национальную гордость американцев, от чего у меня стало тепло на душе. Ожидаемое мной духовное возрождение шло так же бурно, как и экономическое развитие. Америка вновь обрела свою национальную гордость и уверенность в будущем. Более чем когда-либо я сознавал, что мы должны все преодолеть и возврата к прошлому быть не может.

Из Лос-Анджелеса Нэнси и я направились на ранчо, где провели почти две недели без перерыва — раньше мы никогда так подолгу там не жили. Погода была великолепная, кроме одного туманного дня, но даже и в этот день мы, как обычно, ездили утром верхом. Всю вторую половину дня я проводил, подрезая деревья и занимаясь всякими другими хозяйственными делами.

В то время в газетах много писали о том, что в случае переизбрания я собираюсь увеличить налоги. "Они ищут любой повод, чтобы обвинить меня в увиливании, — записал я тогда в дневнике. — Так нет же, при мне не будет новых налогов, а Мондейлу теперь никуда не деться от своего предвыборного обещания увеличить подоходный налог".

После того как кандидатуры Джорджа Буша и моя были предложены на второй срок в Далласе, среди всеобщего ликования и возбуждения я сказал в своей речи, что у избирателей был самый четкий выбор между двумя партиями за пятьдесят лет: несмотря на попытки демократов в Сан-Франциско переменить тон, выбор по-прежнему оставался между правительством "пессимизма, страха и ограничений и правительством надежды, уверенности и развития". После моего выступления Рэй Чарльз спел "Америка — прекрасная страна", и я думаю, что не было никого среди присутствовавших, кто бы не прослезился.

Убежден, что когда-нибудь, может, еще при моей жизни, у нас президентом будет женщина, и я часто думал, что лучший способ подготовить для этого почву — выдвинуть и избрать женщину вице-президентом. Но мне кажется, Мондейл сделал серьезную ошибку, объединившись с Джеральдиной Ферраро. По-моему, он промахнулся, избрав для этой цели члена конгресса, о которой никто никогда не слышал, и выдвинув ее кандидатуру на этот пост. Множество женщин-губернаторов в нашей стране доказали свою способность выступить в этой роли, но он ими пренебрег. Думаю, если бы республиканцы пошли на такой шаг, например с Джин Киркпатрик (нашим представителем в ООН), в этом было бы больше смысла. Не знаю, кто из демократов подошел бы больше, но Мондейл выбрал Джеральдину Ферраро просто потому, что в моем окружении не было женщин. Тем не менее выбор оказался не самым удачным.

В ходе каждого дня избирательной кампании Мондейл все более злил меня. Его основной темой было то, что я — лжец. Он утверждал, что я лгу, обещая не увеличивать налоги, если меня выберут, что на самом деле я как раз собираюсь их увеличить и что у меня даже готов план на этот счет. Я повторял все время, что не буду увеличивать налоги, а он твердил, что я лгу и ввожу людей в заблуждение.

Многие из наших основных сторонников говорили Джорджу Бушу и мне, что нам нечего опасаться Мондейла с Ферраро, так как экономика процветает, а путь к избирательным урнам определяется кошельком. Уровень инфляции упал до 4,6 процента, безработица резко сократилась, учетные банковские ставки были намного ниже, чем четыре года назад, и в опросах общественного мнения я намного опережал Мондейла.

Но, несмотря на все это, я не позволял себе излишней самоуверенности. Я никогда не любил проигрывать и теперь взялся за избирательную кампанию всерьез. Победа никак не представлялась мне легкой, и все лето и осень мне было немного не по себе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное