Читаем Жизнь по-американски полностью

Хотя мои оценки были выше средних, меня вполне устраивало и «удовлетворительно»: особо не напрягаясь и не вызывая недовольства администрации, я мог продолжать занятия футболом, плаванием, бегом и другими видами деятельности, к которым у меня лежало сердце, — два года я участвовал в работе студенческого совета, три года был баскетбольным заводилой, столько же — президентом «Бустер-клаб»[10] нашего колледжа; год работал редактором отдела в студенческом ежегоднике, а перед окончанием колледжа возглавил студенческий совет и стал тренером команды пловцов.

Несмотря на бурную и разностороннюю жизнь во внеурочные часы, я убежден, что прошел в «Юрике» серьезную подготовку по гуманитарным дисциплинам, особенно в области экономики. Я выбрал ее основным предметом, так как был убежден, что рано или поздно буду иметь дело с долларами — если не в магазине отца, так в каком-либо другом деле.

В начале 30-х годов размытые контуры депрессии обрели четкость, и одной из первых катастроф этого периода стало крушение величайшей мечты моего отца.

В Диксоне экономические проблемы в сельском хозяйстве начались за несколько месяцев до биржевого краха, и, когда депрессия вступила в полную силу, она обрушилась на наш город подобно урагану. Цены на молоко упали так низко, что не покрывали даже расходов фермеров на доение, сотни людей остались без работы, резко сократил число рабочих, а потом и вовсе закрылся цементный завод, и мало-помалу стали гаснуть, как гаснут при первых проблесках дня уличные фонари, окна и закрываться двери самых престижных магазинов в Диксоне. В их числе оказался и магазин модной обуви.

В нашем городе мало какая семья могла позволить себе новую пару обуви, и мистеру Питни, чье состояние заметно убавилось в результате экономического краха, пришлось закрыть магазин, где работал отец, а вместе с тем и покончить с мечтой Джека стать его владельцем.

Годы депрессии, тяжелые, гнетущие, бросали мрачный отблеск практически на все, и все же в этой пучине страданий маячил еще слабенький свет маяка. Точно так же, как сплачивались воедино жители Диксона, когда у кого-то случалось несчастье, самым невероятным образом сплотились они и в эти годы. Дух взаимного внимания, стремление быть полезным друг другу и, конечно же, человеческая доброта только усилились, и это воодушевляло, позволяло верить, что рано или поздно дела непременно наладятся к лучшему.

Для того чтобы семья могла сводить концы с концами, маме пришлось вспомнить свои навыки белошвейки и устроиться за четырнадцать долларов в неделю в магазин готового платья. Джек же снова отправился на поиски работы. Поначалу удавалось немного поправить дела, сдавая в аренду часть нашего дома, но положение становилось все хуже, и вскоре мы не могли даже рассчитаться за собственную аренду и переехали на верхний этаж большого дома. Когда мы с Муном возвращались домой, он укладывался спать на кушетку, а мне приходилось ставить раскладушку на лестничной площадке.

Никогда не забыть мне канун Рождества в годы депрессии. Нам и раньше-то было не по средствам устраивать роскошный, фантастический праздник, и все же родители всегда придумывали друг для друга какие-то маленькие подарки, не забывая при этом и нас с братом. Однажды, когда у нас не было денег на елку, Нел разукрасила праздничный стол лентами и цветной креповой бумагой, а из пустой картонной коробки соорудила искусственный камин — и в дом наш вошел праздник. Надолго запомнил я эти рождественские дни, когда в доме нашем было мало денег, но много тепла и любви, согревающих нас. По-моему, это гораздо лучше, чем масса подарков, завернутых в цветную бумагу и перевязанных лентами.

В тот памятный день накануне Рождества мы с Муном собирались куда-то идти, когда принесли срочное письмо для Джека. Глаза его засветились. Он только что получил место разъездного торгового агента по продаже обуви. Плата за эту работу не полагалась, Джек просто получал комиссионные. В письме, полагал он, должно быть праздничное вознаграждение.

Мы с нетерпением ждали, когда он разорвет конверт и сообщит нам приятную новость. Достав из конверта листок бумаги, он прочитал его, помрачнел и горько заметил: «Дьявольски удачный рождественский подарок. Меня уволили».

Мы с Муном вернулись в «Юрику», и в один из вечеров раздался звонок из дома. Звонила мама. Она спросила, не могу ли я одолжить ей пятьдесят долларов: отец по-прежнему не может найти работу, и ей нечем расплатиться с бакалейщиком. У меня оставались еще сбережения, которые я сделал, работая спасателем, и я с радостью выслал Нел нужную сумму. Мама попросила, чтобы Джек ничего не знал об этой просьбе, и она осталась нашей с ней тайной.

Спустя какое-то время Джек нашел работу, которая предполагала совмещение должности управляющего и продавца; место это нашлось в одном из небольших магазинчиков какой-то фирмы под Спрингфилдом, в двухстах милях от Диксона и, следовательно, от Нел.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное