Читаем Жизнь по-американски полностью

После того как я закончил опровергать, слово взяли наши эксперты в области вооружений, образовалась пауза, и я предложил Горбачеву прогуляться вдвоем к лодочному домику, чтобы глотнуть свежего воздуха и поговорить. Я не успел закончить, а он уже выпрыгнул из своего кресла.

Огонь шумел вовсю, когда мы вошли в коттедж и уселись друг против друга в удобные кресла подле очага. Я подумывал о том, чтобы нам перейти на обращение друг к другу по имени, как наша группа делает на встречах в верхах по вопросам экономики, но наши эксперты рассказали мне, что он вряд ли оценит подобный неформальный жест на нашей первой встрече, и я обратился к нему "господин генеральный секретарь".

Именно в эти первые моменты беседы у камина я сказал, что мы оба находимся в уникальной ситуации. Вот мы, сказал я, два человека, родившиеся в незаметных деревеньках, затерянных на просторах наших стран, оба были бедны и в стесненных условиях. А теперь мы лидеры наших государств и, возможно, два единственных в мире человека, которые могут довести дело до третьей мировой войны.

В то же время, продолжал я, мы, возможно, два единственных в мире человека, которые способны принести мир нашей планете.

Я сказал, что, по-моему, мы обязаны перед миром использовать возможность, предоставленную нам, для развития человеческого доверия друг к другу, которое только и может привести к настоящему миру.

Я наблюдал, как Горбачев слушал перевод моих слов и, похоже, согласно кивнул. Продолжение нашего разговора возле ярко горящего огня убедило меня в истинности моих подозрений о том, что в головах советских руководителей глубоко укоренились некий страх и предубеждения в отношении Соединенных Штатов. Я пытался изменить данную точку зрения. После второй мировой войны, подчеркнул я, у нас была монополия на ядерное оружие, но мы не использовали его в целях агрессии или для того, чтобы распространить свое влияние, поскольку Америка не является экспансионистской страной. Мы не посягали ни на один народ или нацию, мы создали ядерное оружие только затем, чтобы воспрепятствовать советскому нападению. Потом мы стали обсуждать стратегическую оборонную инициативу. Горбачев оказался крепким орешком, я — тоже.

Я рассказал ему, что эти научные изыскания направлены на создание неядерной обороны, что не запрещается договором по ПРО, и если это приведет к разработке антиракетной оперативной оборонной системы, это бы изменило мир.

Я сказал, что пройдут годы, пока мы выясним, имеет ли СОИ практическое значение или нет, но если имеет, США сядут за стол переговоров с другими странами, чтобы обсудить, как она должна использоваться, откроют свои лаборатории перед Советами и предложат плоды своих исследований всем странам, чтобы весь мир смог почувствовать себя в безопасности от ядерного пожара.

Перед нами есть выбор, продолжал я переведя дух, — либо заключить соглашение о сокращении вооружений, либо продолжать гонку вооружений, "и я должен сказать вам, что если мы выберем гонку вооружений, то вы должны понять, что победителя в этой гонке не может быть, поскольку мы не позволим вам одержать над нами верх".

Через час с лишним Горбачев и я решили, что пора нам, видимо, вновь присоединиться к остальным, и мы двинулись вверх по тропинке к основному зданию.

На половине пути, посреди автостоянки, я остановил его, так как интуиция подсказала мне, что время выбрано правильно, и пригласил Горбачева в Вашингтон на следующую встречу в верхах.

Он не только согласился, но и пригласил меня в Москву для проведения третьей встречи. Никто из нас не упомянул об этом, когда мы снова сели за стол, но после окончания заседания, когда я сообщил членам нашей команды, что мы с Горбачевым договорились о проведении еще двух встреч в верхах, они чуть не подпрыгнули до потолка от удивления.

На второй день нашего пребывания в Женеве Горбачев устроил официальный прием в советской миссии. Он отозвал меня в небольшую комнату для продолжения конфиденциальной беседы, начатой в предыдущий день, при этом присутствовали только мы и наши переводчики.

Давным-давно, когда я сидел по другую сторону стола от руководителей студии Голливуда, я получил несколько уроков на предмет того, как надо вести переговоры. Вряд ли вы когда-либо получите все, что хотите получить; вы, может быть, получите больше того, чего хотите, если не ставите ультиматумов и оставляете своему оппоненту пространство для маневра; вам не следует загонять собеседника в угол, смущать его или унижать; иногда наилегчайший путь добиться конкретных результатов — если речь идет о разговоре влиятельных людей — добиваться их наедине и конфиденциально.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное