Жизнь по-американски

Я решил на нашей следующей личной встрече с Горбачевым дать ему список людей, желавших, как мы знали, покинуть Советский Союз в поисках свободы, но которым было отказано. Одним из них был пианист Владимир Фельцман, которого мой сын Рон встречал в России. Рон находился под большим впечатлением его таланта и незавидного его положения. Фельцман, еврей по национальности, публично заявил, что хочет уехать в Израиль. Как только он это сделал, один из сотрудников Московского радио сообщил ему, что приказано записи его игры в программу не включать; они были изъяты из употребления; ему больше не разрешали играть с известными оркестрами в Москве, а посылали, если вообще находилась для него работа, на гастроли в провинцию. В разговоре с Горбачевым я упомянул о деле Фельцмана и других, о которых я слышал, и сказал, что мне будет легче получить поддержку мероприятиям, о которых мы могли бы договориться в будущем, например расширение торговли, если его страна сократила бы некоторые ограничения по отношению к национальным и другим меньшинствам.

Горбачев — разумный человек и хороший слушатель. Он не комментировал мои замечания, а пустился в критические рассуждения, утверждая, в сущности, что нечего мне обсуждать права человека в Советском Союзе, потому что американцы живут в более худших условиях, чем советские граждане. Он процитировал высказывания одной из наших наиболее экстремистски настроенных феминисток, утверждавшей, что американские женщины буквально смешаны с грязью, и доказывающей, что мы обращаемся с неграми как с рабами.

"Основополагающее право человека, — сказал он, — это всеобщее право на труд". В Советском Союзе у каждого есть работа, чего нельзя сказать о Соединенных Штатах. (Он не сказал, что советские люди не могут избрать себе работу, что они вынуждены делать все, что им прикажет правительство: если им вручали метлу, они начинали подметать.)

Становилось ясно, что Горбачев верил пропаганде о нас, которую он, вероятно, слышал всю свою жизнь. В некоторых его утверждениях была крупица правды, но огромное количество "фактов", которыми он вооружился и которыми авторитетно пользовался, говоря об Америке, — такие, как обращение с неграми на Юге, — безнадежно устарели, и он не знал, например, о значительных улучшениях, достигнутых нами в области расовых отношений. "Времена меняются", — сказал я и поведал ему, чем я занимался, будучи губернатором в Калифорнии и назначая на руководящие и ответственные посты больше негров, чем все предыдущие губернаторы, вместе взятые. Я говорил о динамичной энергии капитализма, сказал, что система обеспечивает всем американцам возможность работать, проявлять себя и двигаться вперед. Когда бы я ни упоминал для сравнения об экономических проблемах, разрывающих его страну на части, Горбачев всегда подчеркивал, что он верит в коммунистическую систему, но, как он старался объяснить, были сделаны ошибки в управлении ею, и он пытается их исправить. Он был красноречивым спорщиком, равно как и хорошим слушателем, и, несмотря на наши разногласия, наш разговор никогда не приобретал оттенка враждебности — он стоял на своем, а я на своем.

Позже в тот же день, на пленарном заседании с членами наших делегаций, мы снова столкнулись лоб в лоб по поводу стратегической оборонной инициативы. Горбачев без лишних слов предположил, что, когда я предлагал поделиться нашими исследованиями по проекту СОИ и открыть наши лаборатории Советам, чтобы они могли убедиться, действительно ли СОИ не предназначена для наступательных целей, я будто бы говорил неправду.

Ни одна страна не сделала бы этого, настаивал он, судя о других на примере собственной страны. Он, казалось, был убежден, что я пытаюсь подставить ножку Советам в гонке вооружений и использовать СОИ в качестве прикрытия для возможности нанесения наступательного первого удара по Советскому Союзу. Вновь он был так же упрям, как и я, и никто из нас не сошел со своих позиций.

Когда я поднял вопрос о советском вторжении в Афганистан, Горбачев ответил, что он лично ничего не знал об этом, пока не услышал передачу по радио, и утверждал, что это война, за которую он не несет ответственности и к которой относится без энтузиазма.

Я дал ему понять, что, каковы бы ни были ее корни, американский народ воспринимает советскую агрессию в Афганистане как пример посягательств большой страны на малую.

В тот вечер была наша очередь устраивать званый ужин. Во время ужина — так же, как это было прошлым вечером, когда советские хозяева нас развлекали, — я заметил, что Горбачев может быть теплым в отношениях и открытым в светской беседе, несмотря на то что несколько часов назад мнения у нас резко расходились. Он, может быть, несколько походил на Типа О’Нила. Он мог отпускать шутки в свой адрес и даже в адрес своей страны, и мне он нравился все больше.