Жизнь после утраты. Психология горевания

«Я взяла некоторые из его вещей себе. Я носила его рубашки, сидела за его письменным столом, использовала его ручки, чтобы ответить на сотни писем соболезнования; и с помощью такого процесса идентификации с предметами я ощущала сопричастность ему, чувствовала близость с ним. Вечера переносились тяжелее всего. Ритуал горячего напитка, кусочков сахара для двух собак, чтение молитв… Я продолжала исполнять ритуал, потому что это уменьшало боль»[39].

Дафна де Морье неверно использует понятие «идентификация», которая по определению является бессознательным процессом. Однако она ощутила силу идентификации, ее способность облегчать горе. Она пыталась копировать бессознательные приемы, с помощью которых мы утешаем себя, беря от любимого человека что-то, чем восторгаемся или в чем нуждаемся, и таким образом заполняя дыру, оставшуюся в наших жизнях. Идентификация – это бессознательный процесс, с помощью которого – часто вопреки самому себе – человек обретает черты, идеалы и функции другого.

Фрейд говорил об идентификации как о самом раннем выражении эмоциональной связи с другим[40]

. Мы идентифицируем себя со своими родителями, когда в младенчестве копируем их поведение и впитываем опыт окружения, в котором выросли. Маленький мальчик видит, как бреется его отец, а затем копирует его поведение перед зеркалом. Маленькая девочка скрещивает ноги точно так же, как ее мать. Мы обладаем целой коллекцией таких бессознательных идентификаций с чертами, идеалами и функциями тех, кто нас окружает. Несмотря на то, что мы продолжаем идентифицировать (или деидентифицировать) себя с другими на протяжении всей нашей жизни, эти ранние идентификации оказывают наиболее сильное влияние на формирование наших личностей, характеров и ценностей. В этом есть некий парадокс. Принимая черты, идеалы и функции другого, мы становимся менее зависимыми от него. Используя аналогию, мы стараемся быть похожими на учителя, или идентифицируемся с ним, когда пытаемся выучить иностранный язык, но, однажды выучив его, мы больше не нуждаемся в учителе. То, что начинается как выражение желания близости, в конце концов помогает нам отделиться и стать самим собой.

Несколько лет назад я взял годичный отпуск и переехал из пышной зеленой Вирджинии в Анкару, где я когда-то учился в медицинской школе. Испытывая радость от того, что нахожусь в Турции, я вместе с тем скучал по сельским просторам Вирджинии. Мне стало сниться каждую ночь, что я беру семена травы и разбрасываю их по бесплодным землям Анкары. Среди прочих смыслов в моих снах явственно просматривается попытка идентификации, желание обеспечить себя тем, что составляло предмет моих забот и переживаний в покинутом мною пригороде Шарлоттсвилля.

Именно так идентификации помогают нам завершить горевание. Идентифицируясь с отдельными чертами психического двойника, мы уподобляемся тем сторонам другого, в которых больше всего нуждаемся. Мы принимаем хорошее, что было в наших взаимоотношениях, и делаем это частью своей идентичности. Идентификации, таким образом, являются своего рода внутренними подарками на память, мотивированные нашим бессознательным желанием сохранить близость с потерянным человеком или вещью. Обогащающие идентификации помогают нам отделиться от психического двойника утраченного другого, потому что мы сберегаем для себя то, что однажды получили. Тем самым мы можем с чем-то расстаться и одновременно остаться с ним, по иронии судьбы обогатившись нашим опытом утраты.

Некоторые из этих идентификаций встречаются настолько часто, что становятся чем-то вроде клише: недавняя вдова, никогда не державшая в руках денег, обнаруживает, что у нее есть склонность к финансовым расчетам; бездельник – сын адвоката – после смерти отца поступает в юридическую школу. Другие идентификации более утонченные: вдовец, во многом зависевший от своей общительной и отзывчивой жены, неожиданно обнаружил у себя умение заботиться о членах семьи и подбадривать друзей. Женщина, самоуважение которой нуждалось в постоянной поддержке мужа, может выйти из процесса горевания уверенной и женственной.

Тоби Толбот следующим образом описывает свою идентификацию с матерью после окончания скорби: