Жизнь цвета радуги. Сборник рассказов (СИ)

Тая с легким раздражением кинула телефон на диван. Поднялась и подошла к зеркальному шкафу. Раздвинула створки. Одежду она закончила разбирать еще вчера, что-то выбросила, что-то отдала местным нуждающимся. Теперь надо перебрать бумаги. Их у Ивана Петровича было не мало. Видимо, не имел привычки выбрасывать. Или хранил по долгу службы?

Галя съезжала первой. Она с легкостью согласилась бы на что угодно, лишь бы поближе к садику и работе, и не на соседей. Но Тая посчитала нужным выбирать из нескольких вариантов. Особенно хорош был третий: отдельная квартира в новом районе. Светлая и уютная. Она и стоила на порядок дороже всех остальных.

Однако Галя, посоветовавшись с Эммой Витальевной, отказалась туда переезжать.

- Таечка, я не хочу слишком уж пользоваться твоей добротой, - смущенно упаковывая вещи, которые точно не пригодятся в ближайшее время, объясняла соседка. – Ты подыщи что-то подешевле, что ли. Мне же грех жаловаться.

Конечно, грех жаловаться! С зарплатой операционной медсестры и двумя сыновьями без мужа. Тая злобно глянула в сторону отстраненно помогающей Семилесовой. Видно, о своем лесе заботится, старуха, и не при чем высокопарные фразы, что умрет в этой квартире.

- У меня хватит средств расселить вас всех, - громко и безапелляционно заявила Тая.

- Не сомневаемся, - спокойно отозвалась Эмма Витальевна. – Но это не повод, чтобы сейчас отдавать лишнее, за то, что через год будет стоить в разы дешевле.

- Вы ясновидящая? – злобно прищурившись, спросила наследница.

- Нет. Просто слежу за новостями, - старуха спокойно выдержала ее взгляд. – Там рядом, в пяти метрах от дома, будет прокладываться дорога. Сами представляете: шум, выхлопные газы. Поэтому кто поумнее, сейчас там квартиры продают, чтобы после не продешевить.

Галя вдруг вспыхнула румянцем и вытряхнула вещи, так любовно складываемые в коробку, на пол.

- Давайте не будем торопиться. Вот подешевеет, тогда и купим. И пусть дорога. Я поставлю пластиковые окна, ничего слышно не будет.

Тая с шумом выдохнула, чтобы нечаянно никого не обидеть, грозящими сорваться с языка, словами.

- Мы лучше пойдем и посмотрим еще варианты. Эмма Витальевна, больше нигде ничего вести не планируется? – спросила с едва прикрытым сарказмом.

Муса, когда съехала Галя, заскучал. Тая предположила было романтические устремления соседа, но не слишком, признаться, походил он на безответно влюбленного. Скорее, его желудок затребовал Галиных супов и небольших заначек медицинского спирта.

Поэт попробовал постоловаться с оставшимися соседками. Но Эмму Витальевну – он побаивался, а Таисья – быстро свела на нет его гастрономические порывы, пообещав обратиться к участковому.

- Устала я, Светка, - докладывала по телефону подруге. – Поводила этого Абдулзакиева и туда, и сюда. Ему все не нравится. Еще, не поверишь, отбрехивается стихами. У самого - конура-конурой, а подавайте ему хоромы царские. Завтра, чтобы неповадно было, поведу его в одну квартирку, на соседей. Скажу, не хочешь, пеняй на себя.

Но Муса захотел. Очень захотел. Соседкой там оказалась миловидная барышня с шоколадными глазами и аппетитными формами. Тая, едва сдерживая смех, наблюдала, как распушил хвост Абдулзакиев, как принялся рифмовать мудреные комплименты. А будущая его соседка млела и томно закатывала очи. У нее - выходил возраст, а замуж очень хотелось. Такой удачный вариант...

Тася с инструментами, баночками растворителей и отверткой замерла около двери. Сколько на ней слоев. Как колец у дерева, говорящих о целых поколениях, канувших в небытие. Снять их безжалостно. Обнажить первозданную красоту, объявить работу мастера. Думал ли он, что его творение постараются так испортить. Люди-люди. Ушли со своей историей, а эта шикарная вещь хранит ваше надругательство.

Девушка подковырнула табличку с именем дяди. Зачем она тут?

Двойственная мысль: зачем она тут? Табличка? Тая? И нет ответа.

Вспомнила бумаги Ивана Петровича. Деловые выкидывала, не читая. Прямо в картонных папках с надписью - "Дело". Записки, дневниковые записи, какие-то черновики мельком пробегала глазами. Художественной ценности они не представляли. Но у дяди был легкий слог и интересный взгляд на некоторые привычные вещи. Личную переписку Тася посчитала нужным сжечь.

А вот у гардероба оказалось двойное дно. Там лежала еще одна папка. Ей, вероятно, грозила бы участь своих предшественниц, не раскройся она, будто предлагая проникнуться некой тайной. Тася прочитала.

Досье на некоего Семилесова Виталия Павловича. Отца несговорчивой Эммы? Настоящие документы. Вынес с работы? Зачем? Насколько Тая поняла из обрывочных высказываний старухи, Ивана Петровича она недолюбливала, если не больше. Не в досье ли причина?

Размышляя, снимала краску с двери, слой за слоем. Снятые таблички лежали на полу.

- Рано вы меня из квартиры выселили, - раздался особенно гулкий в подъезде голос Семилесовой.

Тася вскинула глаза. Старуха пристально смотрела на то место, где еще недавно значилась ее фамилия.

- Эта дверь не имеет цены. Я просто реставрирую. Никого не выселяю.