Жизнь цвета радуги. Сборник рассказов (СИ)

Эмма взяла, открыла и как-то дрогнула. Все ее ухоженное лицо будто собралось в одну точку посередине. Как это могло произойти, девушка не знала. И средоточие этого лица шарило по бумагам из папки, читало и не видело.

Потом старуха как-то едва слышно охнула и осела на пол.

У Таи все не получалось набрать номер «Скорой». Пальцы не попадали в нужные кнопки, сбивались, мешали. Потом девушка не могла назвать точного возраста соседки. Потом капала «Корвалол» в стакан и пыталась влить пахучую жидкость между стиснутых зубов.

Приехавшая медичка меланхолично сообщила:

- У вашей бабушки – предположительно инфаркт. В больницу надо везти. Или отказ напишете?

- Это не моя бабушка, - отказалась от сопричастности к Семилесовой Тася.

Медичка неодобрительно покосилась в сторону накрытого праздничного стола, вздохнула, заполнила какие-то бланки и крикнула в коридор санитару:

- Палыч, неси носилки. В 13-ю повезем. А вы, - она оценивающе взглянула на Таисью, - барышня, соберите документы, вещи что ли какие. Завтра не приемный день, не в казенном же ей ходить.

Девушка покорно кивнула и юркнула в комнату Эммы Витальевны. Святую святых, куда доныне даже глазком не заглядывала. Да, и сейчас было не время. Документы, наверняка, лежали в старинном комоде? Порывшись, Тася нашла паспорт и полис. В первый попавшийся пакет покидала найденное белье, халат и гигиенические средства. Решила, что на завтра-послезавтра этого хватит. А потом, может, найдет, кому сообщить, что соседка в больнице. Хотя, за время проживания со старухой, не видела никого, кто ее бы навещал.

- Вот, - протянула собранное врачихе.

Та как раз командовала Палычем и, видимо, водителем, которые положили Семилесову на носилки и выносили в коридор.

- Оперативненько, - скривилась, как от уксуса, медичка. - Ладно, хорошо отпраздновать. С наступающим.

Тася закрыла входную дверь и сползла по ней на пол. Хотелось рыдать. Но слезы царапали глаза, не проливаясь наружу. Вот тебе и новый год. Новое счастье вперемежку со старым.

Она понимала, что навсегда возненавидела смешанный запах хвои, мандаринов и салатов. И эта смесь теперь будет ассоциироваться только с пожеланием врачихи "Скорой". Тася поймала себя на мысли, что пытается вспомнить, как именно выносили Семилесову: головой или ногами.

- Бред! - простонала в пустоту квартиры.

Заставила себя подняться. На улице бухали фейерверки, кто-то визжал и смеялся.

Шатаясь, добралась до своей двери. Споткнулась об рассыпавшуюся по полу папку. Присела, начала собирать бумаги. Аккуратно, методично, уголок к уголку.

Тася изучила их давно. И знала, что строгого мужчину - Семилесова Виталия Павловича осудили, как тогда говорилось, за антикоммунистические настроения. В деле лежали все допросы и доносы на упомянутого человека. Потом подробно перечислялись места заключения. И нельзя было догадаться, почему он так часто кочевал. Если не знать, что Семилесов – потомственный врач-химик. Если не обратить внимание на свернутый квадратиком тетрадный листок.

"Дорогие мои Эльза и Эммочка!

Нет, я не тешу себя мыслью, что это письмо когда-то попадет в ваши руки. Скорее всего, оно затеряется в секретных архивах, где я - всего лишь номер. Но все-таки я хочу покаяться перед вами. За все то, что мне пришлось делать. На моей совести жизнь десятков людей. Хороших. Честных. Специалистов своего дела. Выступая их мучителем и палачом, я оправдывал себя тем, что защищаю вас, мои любимые девочки. Оправдывал, пока не пришло осознание, что именно я делаю. Мне приходилось испытывать лекарства на живых людях, травить и калечить. Нет, не буду обвинять, что заставили, вынудили. Невозможно заставить, пока ты сам не соглашаешься. И сегодня я выношу приговор себе. Сам. Разрывая цепочку между мной и вами.

Люблю вас, мои прекрасные девочки".

Эмма Витальевна беспрерывно гладила и сминала пальцами ткань пододеяльника. Отворачивалась в сторону, а потом опять впивалась взглядом в Тасино лицо.

- Тут суп, - показывала девушка, - здесь второе.

- Спасибо, не стоит, тут прилично кормят, - сдержанно поблагодарила Семилесова.

- Я не нашла, кому сообщить, что вы в больнице, - чувство вины оказалось гораздо глубже, чем можно вообразить.

- А никого и нет, - Эмма усмехнулась с едва заметной горчинкой.

- Нет? – Тая как-то вдруг сразу устала.

Тяжело опустилась на стул.

- Не поможете мне? – соседка начала приподниматься. – Мне теперь трудно двигаться. Надо выйти в коридор… Не хочу при этих, - она кивнула на товарок по палате.

Девушка обхватила старуху и помогла встать на ноги. В голове пульсировала зарождающаяся боль. И сумятица мыслей мешала четкому осмыслению происходящего.

В коридоре пахло хлоркой, сновали дежурные врачи. Выбрав местечко подальше от периферии, соседки сели на скамейку, производя издали впечатление приболевшей бабушки и заботливой внучки. Вблизи картина была нашпигована чувством вины, привычкой видеть плохое и навязанной близостью.