У Евгении привычка: когда сидит за компом и работает, периодически бросает взгляд на окно. Ландшафт – так себе. Главная достопримечательность – мусорные бачки. Вот в десять часов наметится замызганная парочка. Он – всегда в вытянутых трико и фуфайке, она – в вязаной шапочке, перекошенной кофте и длинной цветастой юбке. Морды испитые, но их обладатели всегда ходят за ручку, горделиво так. В мусоре шарятся недолго, переругиваясь. Следом за ними приходит дама с собачкой. Эта уже в поношенном зеленом пальто с песцовым воротником, и в кедах. Ее псина – большая, лохматая, на толстой веревке. Дама аккуратно вытаскивает верхние мешки с мусором и роется только в них, добычу складывает в бесформенную клетчатую сумку. Следующий посетитель бачков – ближе к трем часам. Это мужик лет сорока с небольшим. Одет относительно чисто. Почти всегда выбрит. Для Жени – это показатель. Она не почувствовала к нему отвращения даже тогда, когда он, видимо, изрядно оголодав, что-то жадно начал есть, прямо «не отходя от кассы». За мужиком, уже в районе шести приходили еще несколько маргиналов. Но за этими Евгения наблюдала без особого интереса: ничего особенного в них, в массе не выделятся.
С некоторых пор, как-то незаметно для себя, Евгения вдруг стала выносить свой мусор именно ближе к трем часам. Наблюдала, как мужик выуживает ее коробочки, мешочки, нюхает, перебирает. Почему-то было приятно осознавать отличие ЕЕ мусора от отходов других. Иногда Женя намеренно складывала вполне еще пригодные кусочки пищи: хлеб, колбасу, сыр, котлеты – в отдельную тару, и смотрела. Бомж осторожно так вынимал ее подношения и ел, медленно, с наслаждением. Потом оглядывался по сторонам, впивался взглядом в окна домов, в спешащих мимо прохожих. Как-то подслеповато щурился, разводил руками. Потом обращал взор к небесам – и уходил до завтра.
Один раз то ли Женя припозднилась, то ли мужик подошел раньше, но они встретились. Прямо у мусорных бачков.
Женщина неловко сжала свой пакет с мусором, не зная, отдать в руки незнакомцу, или все-таки положить по прямому назначению. Мужик принял молниеносное решение и протянул руки сам.
- Там кусочки вырезки, у меня день рождения был вчера, хлеб белый, - прошелестела Евгения.
- Спасибо, - заволновался вдруг он, засуетился руками, лицом, - я так и понял, что вы специально мне подкладываете. Знаете, я ведь ловил вас. Ждал. Вы не думайте, я человек положительный. Это просто обстоятельства…
- Пьете? – припечатала Женя.
- Нет, что вы, - махнул рукой мужик. – Я по этому делу раньше слабый был. А теперь – ни-ни…
- Не на что? - продолжала своеобразный допрос женщина, а сама почти по-собачьи водила носом – от незнакомца не пахло специфическим запахом; дешевым мылом – да, куревом, но и только; и одежда его была поношенной, застиранной, неглаженной, но не с чужого плеча.
Будто в ответ этим принюхиваниям, мужик с виноватым видом достал из кармана видавший виды платок и протер лицо, руки.
- Почему не на что? Я сторожу в конторе, мне пять тысяч платят.
- Не густо, - усмехнулась Женя.
Он только дернул плечами, соглашаясь.
- Да, тысяча за комнату уходит, на свет. Я в коммуналке живу.
В голосе мужика был такой стыд, такая безнадега, что женщина поняла, вот он уйдет сейчас, и все, больше они не увидятся, некому будет еду подкидывать, а на его время сдвинутся те, шестичасовые. Как бы в подтверждение, незнакомец положил ее пакет в бачок, кивнул головой и пошел шаркающей походкой по дороге.
- Эй, погодите! – Евгения почти сама себя не узнавала, ей не верилось, что это она делает это, добровольно, без чьей-то просьбы и принуждения. – Пойдемте ко мне. Я одна живу. Двухкомнатная квартира.
Его звали Борисом. Раньше он работал хирургом, был на хорошем счету. А потом вдруг раз, и сломался. Сначала – неудачная операция и суд. Потом – уход жены к другу. Под конец – прогрессирующая болезнь единственной дочки Ники, она неуклонно теряла зрение.
- У жены сейчас другая семья, там уже тоже двое детей. Я могу ее понять, - жадно ловя внимание, рассказывал мужик; перед ним остывала тарелка с наваристыми щами, к которым он так и не прикоснулся; ломоть хлеба был безжалостно истерзан на крошки. – Вы, Женя, тоже не вините Ларису. Она поселила Нику в хороший загородный интернат для детей с ограниченным зрением. Там с дочкой занимаются специалисты.
Женщина и не думала никого винить. Если только себя, потому что поддалась жалости, впустила в свою жизнь кого-то, кто может вдруг причинить боль, разрушить ее такой отстроенный мирок. Вон как ломоть искромсал и все разметал вокруг себя …
Борис вдруг собрал все крошки со стола и одним махом отправил в тарелку с супом, а потом начал хлебать эту бурду, быстро, но аккуратно. Все уже остыло. Поверху плавали жиринки, но мужик не обращал на это внимание, просто молча, ел. Потом вылизал остатки корочкой хлеба, убрал за собой тарелку и ложку в мойку, поднялся.
- Спасибо, накормили! Давно такого не ел!
- Холодное же было уже, - немного виновато ответила Женя.
- Ничего. Пойду я, - сказал, но и только…