- Привет! – не смотря на напряженную спину девушки, попытался приобнять ее. – Хозяйничаешь?
Лана, сердито засопев, глянула искоса и промолчала.
- Дурочка моя, - ласково пропел Павел. – Я же все равно сейчас жрать ничего не смогу.
- Паш, я не могу так больше! - она сорвала с плиты сковороду и брякнула ее на стол.
Глазунья дымилась и шкворчала в маслянистой лаве. Завтракать не хотелось. Но воздержанию девушка обиделась бы еще больше.
- Как?
- Ты же все понимаешь, - Лана говорила с легким раздражением. - Мы как договаривались? Помнишь? Расписываемся и формально считаемся мужем и женой.
- М-м-м, - Павел засунул в рот слишком большой кусок, поэтому пытался поддержать разговор только междометиями и размахиваниями вилкой.
Лана продолжала:
- Тебе дают эту должность. Я, - она сглотнула, - у меня свои причины.
- Сказка! - было не понятно, к чему именно относится последнее высказывание: к пережеванной, наконец, пище или к словам девушки.
- Когда у меня появляется возможность приобрести квартиру, я съезжаю, - в ее голосе проскользнула дрожь.
- Солнышко, - он постарался казаться беспечным, - ты повторяешься. Уже третий раз за две недели. Что ты можешь купить сейчас? Комнату в коммуналке? С вечно пьяным соседом?
- У меня и сейчас такой сосед, - она сдалась и всхлипнула, - две недели!
- Не преувеличивай, Лан.
- Тебе тяжело. Мне тяжело! - девушка шумно вздохнула, будто перед глубоким заплывом. - Я не вижу больше смысла в нашем браке! - она так часто прокручивала эту фразу мысленно, что смогла произнести, едва запнувшись на последнем слове. - Можно было бы просто собрать вещи, оставить ключи на полке... Но я так не хочу!
Павел отодвинул сковороду, закинул вилку в мойку. Закурил, заметив, как задрожали пальцы.
- Лана, не парься ты! Я ж не требую ничего. Живи спокойно.
- Не могу я жить спокойно! Тебе не кажется, что наша затея затянулась? Одних целей достигли, а другие, - девушка всплеснула руками. - Мы свободны и не свободны! Не можем привести кого-то...
- А-а. Дело в этом? - он усмехнулся, прищурив глаза, выпустил струю дыма. - Я ж не запрещаю. Приводи. Предупреждай только... Заранее.
- Как я могу? - она затрясла головой. - А ты?
- А что я? - Павел отвернулся к окну. - Меня все устраивает.
- Меня не устраивает! - Лана подскочила к нему и забарабанила по деревянной спине кулачками. – Поймешь ты, или нет!
- Ага, - буркнул почти неслышно, давя сигарету в пепельнице.
- Паша! Я чувствую, тебе – плохо! – она заговорила срывающимся полушепотом, почти утыкаясь носом между лопаток. – Ты полюбил какую-то девушку, да? Признайся, да?
- Полюбил, - он резко развернулся и больно сжал ее плечи.
- Ну вот, значит, лучше расстаться, - заключила Лана, но как-то неубедительно.
Это придало Павлу уверенности:
- Говорю же – дуреха. Не лучше. Не расстаемся. Я тебя люблю!
Палиндром судьбы.
Глава 1. Ира, вари!
Они уже долго жили вдвоем: отец, и Ирина. Мать умерла, когда дочке едва три исполнилось, и теперь существовала только на фотографиях: красивая, молодая, с русой косой через плечо, белозубой комсомольской улыбкой, вся такая дородная и ладная, что казалось, жизни в ней не на один век человеческий отмерено было. Ан, вот оно как, и до тридцати не дотянула. Ирка любила разглядывать мамино лицо, представлять, каким бы оно стало сейчас, искать сходство с собой. Втыкала фотографию в уголок зеркала и сравнивала. Отец считал, что дочь и мать похожи между собой, только Алла крупнее костью была и выше. Что ж, так тому и быть. В памяти Ирки мама осталась только ощущениями всепоглощающей нежностью и почему-то запахом ирисок.
- Папа, поговорим о маме? – просила дочка порою.
- Ну, что сказать? – неторопливо начинал отец. – Жизнь у нее была достойная.
И по тысячному разу звучал рассказ о маминой семье, о недолгих ее годах. Ирка закрывала глаза, и будто воочию видела и замерзшего после изрядной выпивки деда, и бабушку, в сорок лет оставшуюся вдовой с четырьмя детьми на руках, где Алла была второй по счету, старшей дочерью. А потом и вообще – старшей, когда брата Гришу забрали на Финскую, и он погиб даже еще до начала Великой Отечественной… В сорок первом маме в апреле только исполнилось пятнадцать. Она тут же пошла на пекарню, работать, даже экзамены в школе не сдала. Хотелось, чтоб бабушке полегче было: дома ведь еще двенадцатилетняя Полина, да семилетний Алешенька. Но проще не стало.
Бабушка буквально сгорела на работе, когда по шестнадцать часов стояла у станка на заводе, гитлеровцы наступали, мужики уходили на фронт, даже с броней – кому работать? Вот и доработалась.