Мужик как-то мялся, топтался на одном месте, будто не знал, уходить ему уже, или еще можно погреться душой, тянул время. Женщина, по всему понятно, одинокая, квартира у нее большая, уютная. А ему, как псу шелудивому, ютиться в своей девятиметровке на продавленном диванчике, и все почему? Потому что при разводе сыграл в благородство. А теперь в этом трехкомнатном «благородстве» живет Лариска со своим чудиком и их детьми… Или причина еще раньше? Когда пожалел юбиляра Шимова и вышел вместо него на плановую? А пациентка возьми да скончайся. И не докажешь, что половину сопутствующих диагнозов Шимов уже потом дописывал и вклеивал… Оправдали же… Просто от работы отстранили… Или тогда Борис сватал сам себе коммуналку, когда приучался отдыхать истинно по мужски: с бутылочкой, в хорошей поначалу компании, где юная Ларочка после первой же бурной ночи зачала от него девочку Веронику, маленькую, недоношенную, косоглазенькую…
Все эти мысли рождали на лице мужика чудовищную гамму негативных эмоций: ненависть, презрение, самобичевание. Женя смотрела на эти метаморфозы и столбенела. Вдруг потянуло душком мусорного ведра, того, из детства. Захотелось взять тряпку и скрести-скрести, поливая «Белизной» от души.
- Вы оставайтесь, - сами по себе предложили губы, отдельно от разума, от всего остального тела, от других частей лица.
Борис кивнул и остался. Остался так, что буквально через день женщина звонила бывшему сокурснику Рустаму Юнусову, ныне владельцу огромного рынка, чтобы тот подыскал в оплату давнишнего, почти забытого долга, работу для ее хорошего знакомого. Рустам, долго не думая, предложил должность мясника. Борис криво усмехнулся: «Был хирургом, стану мясником. Что ж, смежные профессии» - но согласился.
А еще через три недели принимал на Жениной кухне бывшую жену Ларису с ее новым-старым мужем. По поводу? Весьма серьезному: необходимо было юридическое согласие Ларочки на то, чтобы на выходные и каникулы Ника приезжала к отцу. До этого только он почти через день ездил к девочке, привозил ей нехитрые гостинцы, сидел с ней полчаса и уезжал обратно.
- Вы кто Борису будете? – въедливо спрашивала бывшая у Евгении.
- Жена, - отвечал Борис, - гражданская.
- Сожительница, - кривила губы Лариса. – Фактически никто, - и ядовито добавляла, - и звать никак…
Тут уже Женя не выдержала:
- Паспорт может принести? Прочтете, как звать.
Бывшая уставилась на нее, как на вдруг заговорившую мебель, потом беспомощно захлопала ресницами, и посмотрела на мужа. Тот приосанился и произнес баском:
- А что? Принесите? Может вы уголовница, и лимитчица, а мы вам ребенка должны доверять, так сказать.
Евгения уже было развернулась, чтоб найти прежде «серпастый и молоткастый», как вдруг вспомнила, что там до сих пор стоит штампик ЗАГСа о браке ее с Федоровым Михаилом Сергеевичем 1970 г.р. – не мешался же он никогда, вот и не расторгали – и резко притормозила. Или это рука Бориса ее остановила?
- Лариса, уймись! – одернул мужик. – Это Федорова Евгения Семеновна. Не веришь – найми детектива, узнаешь всю подноготную ее жизни за свои кровные. Но это потом, давай, подписывай бумажки. Работа у меня теперь денежная, живу, как видишь, не на девяти метрах…
Ларочка презрительно наморщилась и в едином порыве подписала все бумаги. Потом поднялась, прямая, как шпала, махнула рукой вдруг как-то сразу сдувшемуся мужу, и они ушли. Женя ожидала хлопка дверью, но его, как ни странно, не было.
Борис немного идиотически улыбался, читал-перечитывал документы, чуть ли ни норовил поцеловать их.
- Женечка, вот оно счастье-то! – припевал он. – Поедем завтра к Нике, познакомитесь. Она, знаешь, какая у меня умница! Стихи пишет!
Женщина слушала и сама не замечала, что расплывается в улыбке. Присела на табурет, и почувствовала, как устала, положила тяжелую голову на стол, и застыла в бездумье.
А мужчина не сидел без дела. Отложив документы, полез в холодильник, начал доставать сыр, колбасу, нехитрый салатик, оставшийся с завтрака, нарезал продукты, раскладывал по блюдечкам.
- У тебя подруги есть? – спросил воодушевленно Женю.
- Зачем? – будто проснулась она.
- Как зачем, праздновать будем! Такое событие! Та-а-а-кое, - пропел он.
- Подруг нет, - замотала головой женщина. – Если только соседка, Машка.
- Зови Машку, - разрешил Борис.
Это все, конечно, Евгении не очень-то нравилось, но тупая радость, видимо, была заразительной. Ноги сами побежали из квартиры, руки звонили в запертую дверь.
- Чего? – соседка выглянула вся какая-то расхристанная, лохматая, недовольно глянула на сияющую Женю.
- Ты, это, идем ко мне! Мы празднуем с Борисом!
- О, это всегда, пожалуйста! Подожди немного, - подмигнула Машка и скрылась за дверью.
Мария отсутствовала, казалось, не более, полуминуты, а вышла уже совсем другим человеком: причесанной, с макияжем, и новеньком кокетливом платьице выше колена. В руках у нее была запотевшая бутылка водки. Соседка помахала ею перед носом Евгении, как флагом, и продефилировала в ее квартиру.