Жизнь вопреки

Следующей страницей было оформление спортивных программ. Я решил тоже бросить некий вызов привычному и взять за основу картину художника Дейнеки – бегуны, буквально летящие в своём движении над землёй. Когда я выставил эту картину, к ней подошёл Иваницкий – заведующий отделом спортивных программ, в прошлом блестящий спортсмен, неоднократный чемпион мира по спортивной борьбе. Он подошёл к картине, наклонился и произнёс: «Но они же бегут не в кроссовках». Это можно назвать финалом осмысления… После этого непросто было сдержать раздражение, но я сумел и совершенно спокойно произнёс фразу: «Спасибо за внимание. Все свободны».

Вот так всё начиналось. Каждый начинал новый мир по-своему. Правомерно сказать, когда ты пришёл со стороны, а я в понимании моих телевизионных коллег был именно таким, поэтому мои новации многими членами команды принимались если и не в штыки, то с достаточной степенью настороженности. Было ли для меня это неожиданностью? Нет.

Я знал, что непременно в компании сложится два лагеря: лысенковский и попцовский.

И я был уверен, что творчество и его свобода возьмут верх и мой лагерь будет расширяться. Однако всё было не так просто. Поспешность порождает ошибки. А времена девяностых, аттестованных впоследствии как «лихие девяностые», были именно такими – и поспешными, и лихими.

Трудно было предположить, что с разницей в два года мы переживем ГКЧП в 1991 году, а затем смятения 1993 года, порождённого указом Ельцина за номером 1400 о роспуске парламента, и объявление новых выборов, и как следствие – бунт парламента, отказавшегося выполнять этот указ президента. И что интересно, если в первом случае это был переворот советского времени, существовал Советский Союз, то затем нечто подобное уже сотворила демократическая власть, порождённая в начале лихих девяностых, и в этих условиях создавалось и становилось на ноги наше российское телевидение и радио. И в этих условиях обвинения, что я занимаюсь политикой и, более того, втягиваю ВГТРК в этот процесс, в чём меня постоянно упрекал Анатолий Лысенко, выглядели нелепо. Жизнь превратилась в сплошную политику.

Три августовских дня 1991-го, с 19 по 21 августа, могли стать преддверием ада. Слава Богу, не стали. После августовского путча 1991 ВГТРК уже существовала. Возник вопрос: каким в таком случае будет статус «Останкино». Союз перестал существовать. Россия является преемницей Союза и должна была принять компанию «Останкино» под свою юрисдикцию.

Телецентр строили за счёт бюджетных средств, прежде всего России. Тем более что каждая республика имела своё телевидение и радио, куда и вкладывала собственные средства. Возникал непростой вопрос – у России теперь две общероссийские компании. Какую считать главной? Тогда же руководство «Останкино» было утверждено ЦК КПСС, после отстранения от должности Леонида Кравченко, человека, скоротечно отрёкшегося от своего прежнего хозяина. Хотя было общеизвестно, что Кравченко числился ставленником Горбачёва. Возник вопрос о новом руководстве компании. Указ по этому поводу был одним из первых среди подписанных президентом в ту тревожную ночь с 20 на 21 августа. Освободить освободили, а кого поставить? «Останкино» в лице прежнего руководства, по крайней мере внешне, приняло позицию ГКЧП. Значит, делать ставку на кого-либо из заместителей нельзя.

В тот момент я находился в штабе, когда мне сообщили, что меня разыскивают Шахрай и Станкевич. В то время он ещё числился заместителем главы городского совета Москвы, и мне было непонятно, зачем я ему понадобился. Все собрались в кабинете. Раньше меня пришёл Михаил Полторанин.

Все трое оживлённо спорили и не обратили особого внимания на моё появление. Я, озадаченный таким невниманием к себе, поинтересовался: «В чём тут дело?». «Пишем указ о телевидении», – ответил Станкевич. Его перебил Полторанин: «Надо посоветоваться, кто заменит Кравченко и возглавит Останкино». Станкевич сказал: «Текст указа готов, нет только фамилии, так что ты появился весьма кстати. Мы считаем, что этим человеком должен быть ты».

«И вообще, „Останкино“ и вашу компанию надо объединить, – это уже сказал Полторанин. – Кому нужна дополнительная головная боль?» Я возразил: «Почему у вас не возникло желания для простоты управления объединить все оперные театры в один?» Шахрай рассмеялся: «Об этом мы ещё не думали. Кто знает, может быть».

В одном из вариантов указа уже стояла моя фамилия. Я попросил её вычеркнуть, а затем для большей надёжности сделал это сам.