Жизнь взаймы у смерти

Артем Кораблев отзвонился уже при подъезде к городу, сообщил, что задержанные Огорелов и Шилова смирно сидят на заднем сиденье служебной «Нивы», готовые по приезде на место рассказать все и искренне покаяться. Оставалось время на обед, но смысла идти домой не было: Галина дописывает роман, отрываться на кормежку мужа не станет, а разогревать еду самому ему лень.

Беркутов уже собрался выходить из кабинета, но позвонил дежурный – приехал Карташов. Удивившись, что старик явился без предварительного звонка, он попросил его подождать внизу, решив сразу, что отобедают они вместе в ведомственном кафе на первом этаже за приятной беседой.

– Сергей Сергеич, приветствую, – он тепло пожал ему руку.

– Здравствуйте, Егор Иванович. Спешу доложиться о новостях от моего немецкого друга. У Галочки телефон отключен, понял, что работает над книгой, по надобности был в архиве, поэтому и без предупреждения к вам, – начал оправдываться Карташов, но Беркутов уже выписал ему пропуск и сделал приглашающий жест.

«Как бы сохранить такую живость к семидесяти годам? А в придачу гибкость ума и память?» – подумал Беркутов, составляя тарелки с едой с подноса на стол.

– Егор, вы слишком много принесли съестного, мне не осилить и половины! – покачал головой Карташов, а Беркутов понял, что тот невольно ответил на его мысленный вопрос: для этого нужно меньше в себя закладывать… «съестного»! Что, не знал?

– Рассказывайте, Сергей Сергеич, – улыбнулся он.

– Хорошо. Во-первых, Курт удивил меня сообщением, что очень живо историей рождения Марты Эрбах вдруг стала интересоваться вдова ее покойного брата.

– А с чем связан столь внезапный интерес? Ее сын наследует, как я понял, за Мартой все. Поверенный утверждает, что завещания та не оставила.

– Вот именно. Курту позвонила дочь Зигфрида Гаубе Эрика. Та, что прислала ему письма отца Марты с фронта. Она сообщила, что Юлия попросила о встрече. До смерти мужа та редко общалась с ней, в последний раз они виделись на его похоронах. Конечно, Эрика согласилась ее принять. Разговор шел о Марте. Эрика показала Юлии письма, а та, в свою очередь, сообщила, что нашла в бумагах мужа свидетельство о рождении Марты! Где указаны и место рождения, и дата, и даже точное время.

– Пока ничего не вижу необычного. Данные есть и в паспорте.

– Есть нюансы, – Карташов выдержал паузу.

– Какие же? – улыбнулся Беркутов, прощая старику некую театральность.

– Во-первых, фамилия указана другая – Миллер. Имя двойное – Ингрид-Марта. Во-вторых, в графах отца и матери прочерки. А главное – после названия города, где та родилась, то есть Штайнхёринг стоит еще одно слово – «Лебенсборн»! Вам о чем-то это говорит?

– Подождите, с чего Юлия Эрбах вдруг решила, что это свидетельство о рождении Марты Эрбах? – искренне удивился Беркутов, пока мало что понимая.

– Ааа… Юлия заявила, что Петер Шульц, поверенный семьи, подтвердил, что документ подлинный и принадлежит именно той. Но якобы Марта о нем не знает. Документ был утерян отцом Марты давно, видимо, был украден сыном, мужем Юлии.

– Выходит, Марта – приемная дочь Эриха Эрбаха? А как же письма?

– Шульц пояснил, что Эрбах удочерил собственную дочь. Но как она попала в Штайнхёринг, загадка! Как раз ее и пытается решить Юлия, а с ней и Эрика с Куртом.

– Что такое нацистский проект «Лебенсборн», я, конечно, в курсе, хотя и без углубления в тему, – Беркутов вопросительно посмотрел на Карташова.

– Страшное дело. Чудовищна сама подоплека его создания – во имя расовой чистоты. Первые дома матери и детские приюты были открыты в конце декабря тридцать пятого года в Германии. Автором проекта был сам Гиммлер. Родители будущих младенцев проверялись на чистоту крови ряда поколений. Многие женщины, чье арийское происхождение подтверждалось документами, рожали детей от немецких офицеров и оставляли на воспитание в специальных приютах. С сорокового года такие приюты открылись и в городах поверженной Европы. Более всего их было в Норвегии и Польше.

– А на оккупированной территории Советского Союза?

– Официально не было. Но в рамках этого проекта был еще один, «онемечивание славян». Попросту говоря, из семей на завоеванных территориях изымались дети до трех лет, внешне подходящие под арийский стандарт: светлые волосы, голубые глаза. Они отправлялись в распределительные приюты в Лодзи, Люблине, им давали другие имена, чаще древнегерманские, и после «выбраковки» отправляли в немецкие семьи или приюты «Лебенсборн», где их уже воспитывали как наци.

– А если ребенок, как вы выразились, оказывался «браком»?

– Уничтожали, пускали на органы. Проект находился под патронажем СС, шефом был штандартенфюрер СС Макс Золльман. Именно из интервью с ним впоследствии стало известно, что из СССР было вывезено около пятидесяти тысяч маленьких детей. Русские дети в основном свозились в распределительный приют Кракова и проверялись особенно тщательно.