Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих

И вот на картине высотой в три локтя я изобразил с натуры самого герцога Алессандро в полном вооружении, но с замыслом необычным, посадив его на седалище, состоящее из прикованных друг к другу пленников, и со всякими другими фантазиями И я помню, что помимо самого портрета, который вышел похожим, я чуть не сошел с ума, пытаясь передать блеск доспехов с его белизной, бликами и всем, что ему свойственно, — настолько я выбился из сил, чтобы изобразить мельчайшие особенности натуры. Однако, придя в отчаяние от того, что не мог в этой вещи к ней приблизиться, я привел Якопо Понтормо, с которым из-за его богатой одаренности я очень считался, и попросил его, чтобы он на нее взглянул и дал мне совет. Посмотрев на картину и поняв мои страдания, он ласково мне сказал: «Сын мой, покуда эти настоящие и блестящие доспехи будут стоять рядом с этой картиной, твои доспехи будут всегда казаться тебе написанными, ибо, хотя белила самая сильная краска из всех, какими пользуется живопись, тем не менее железо сильней и блестит ярче. Убери настоящие и сразу увидишь, что изображенные тобою доспехи не так плохи, как тебе кажется».

Когда эта картина была закончена, я отдал ее герцогу, а герцог подарил ее мессеру Оттавиано деи Медичи, в доме которого она находится и поныне рядом с портретом Екатерины, в то время молодой сестры названного герцога, впоследствии же королевы Франции, и портретом Великолепного Лоренцо-старшего. В этом же доме есть еще три картины моей работы, написанные мною в юности, на одной из них Авраам приносит в жертву Исаака, на второй Христос в Гефсиманском саду, а на третьей его Тайная Вечеря с апостолами.

Между тем, после того как умер кардинал Ипполито, на котором зиждилась вся полнота моих надежд, я начал сознавать, сколь суетны бывают подчас надежды, лелеемые нами на этом свете, и что полагаться следует прежде всего на самого себя и на то, чтобы из себя что-то представлять.

VIII. После этих работ, видя, что герцог целиком ушел в фортификацию и в строительство и чтобы иметь возможность лучше ему служить, я начал заниматься архитектурой и потратил на это очень много времени.

Между тем, так как необходимо было для предстоящего в 1536 году приема императора Карла V создать праздничное убранство Флоренции, герцог в связи с этим распорядился, чтобы уполномоченные по проведению этих торжеств держали меня при себе для проектирования арок и других украшений, которые должны были быть созданы по случаю этого приема, как о том уже говорилось в жизнеописании Триболо. После чего в качестве награды и помимо больших знамен для замка и для крепости мне был также заказан, как я уже говорил, фасад в виде триумфальной арки вышиной в сорок локтей и шириной в двадцать, которая была воздвигнута на площади церкви Сан Феличе, а затем и обрамление городских ворот около церкви Сан Пьеро Гаттолини. Все это были работы большие и мне не под силу, хуже того, поскольку эти милости восстановили против меня тысячи завистников, чуть ли не двадцать человек, помогавших мне в росписи знамен и в других работах, меня бросили, поддавшись наущению то одного, то другого из моих противников, добивавшихся того, чтобы я не смог справиться со столькими и столь значительными работами. Однако я, предвидевший козни этих людей, которым я всегда старался угодить, продолжал свое дело, отчасти работая собственными руками и день и ночь, отчасти же пользуясь услугами живописцев со стороны, которые помогали мне тайком, и пытался своими произведениями побороть все эти трудности и недоброжелательства.