В первый день он не раскрыл рта, что меня очень огорчило, поскольку я по природе болтлив; меня это обеспокоило, тем более что Акация говорил мне не один раз, как тяжко быть прикованным к немому.
Я подумал о том, что мне, осужденному на двадцать лет, предстояло еще десять — мое осуждение было не очень справедливым, право, и я, конечно, подал бы на кассацию, если б у меня тогда, 24 октября 1828 года была бы протекция,
— так что мне оставалось провести десять не очень веселых лет.Я промаялся всю ночь, раздумывая о том, что мне делать, и вспомнил о средстве, которое употребил Лис, чтобы разговорить Ворона.
"Господин Габриель, — сказал я ему, когда рассвело. — Не позволите ли вы мне сегодня утром осведомиться о состоянии вашего здоровья?"
Он с удивлением посмотрел на меня, не зная, говорю я серьезно или смеюсь над ним.
Я сохранил самый серьезный вид.
"Как это моего здоровья?" — заговорил он.
Это уже, как видите, было кое-что. Я заставил его раскрыть рот.
"Да, о состоянии вашего здоровья,
— продолжал я. — Вы как будто провели дурную ночь ".Он тяжело вздохнул.
"Да, дурную, — сказал он. — Но все ночи я провожу таким образом ".
"Черт побери!" — ответил я.
Он, без сомнения, ошибся насчет смысла моего восклицания, так как, помолчав минутку, продолжал:
"Однако я хочу вас успокоить. Когда я не смогу заснуть, то постараюсь лежать спокойно и не будить вас ".
"О! Не беспокойтесь так обо мне, господин Ламбер, — ответил я. — Для меня такая честь быть вашим напарником по цепи, что я охотно смирюсь с некоторыми мелкими неудобствами ".
Габриель посмотрел на меня с еще большим удивлением.
Акация не так взялся за дело: желая заставить его разговаривать, он лупил его до тех пор, пока тот не заговорил. Но, хотя он и добился своего, этот результат не был до конца удовлетворительным и между ними всегда оставался холодок.
"Почему вы со мной так разговариваете, друг мой?" — спросил Габриель Ламбер.
"Потому что я знаю, с кем говорю, сударь, я ведь вовсе не невежа, прошу вас поверить мне ".
Габриель опять взглянул на меня с недоверчивым видом. Но я улыбался ему так приветливо, что часть его сомнений, кажется, испарилась.
Наступило время обеда. Как обычно, нам дали один котелок на двоих, но, вместо того чтобы тотчас же сунуть свою ложку в похлебку, я почтительно подождал, чтобы он закончил есть, прежде чем самому начать есть. Он был растроган до такой степени этим проявлением внимания с моей стороны, что оставил мне не только большую часть похлебки, но и самые лучшие куски.