Жозеф Бальзамо. Том 2

— Да неужто вы убедите меня, что не почитаете для себя величайшим счастьем исполнить королю свои песенки, которые вы тут бренчите на спинете, как последний бездельник?

Руссо метнул на Терезу разъяренный взгляд.

— Вы — дура! — объявил он. — Для такого человека, как я, невелика честь предстать перед королем. Почему он на престоле? Да потому, что по капризу природы рожден от королевы. Что до меня, то я заслужил право быть приглашенным к королю и развлекать его своим искусством; этим я обязан своему труду и таланту, который развил трудом.

Однако Тереза была не из тех женщин, кто так просто признает свое поражение.

— Хотела бы я, чтобы господин де Сартин услышал, как вы тут разглагольствуете. Он бы вам живенько предоставил одиночку в Бисетре или камеру в Шарантоне.

— Ваш господин де Сартин, — отпарировал Руссо, — тиран на службе у тирана, а человек, у которого единственное достояние — его гений, беззащитен перед тиранами. Но если господин де Сартин начнет меня преследовать…

— То что? — поинтересовалась Тереза.

— Да, я знаю, — вздохнул Руссо, — мои враги будут счастливы…

— А почему у вас кругом враги? — спросила Тереза. — Да потому что вы злой, потому что вы набрасывались на всех подряд. Вот у господина Вольтера сплошь друзья.

— Да, это правда, — с ангельской улыбкой согласился Руссо.

— То-то и оно. Господин Вольтер — дворянин, прусский король — его ближайший друг, он богат, у него свой выезд и замок в Ферне. И всем этим он обязан своим достоинствам. А когда он является ко двору, он не щеголяет напускным презрением, он там как у себя дома.

— А я, по-вашему, — спросил Руссо, — не почувствую себя там как дома? По-вашему, мне невдомек, откуда берутся деньги, которые там тратят, и я не знаю цены почестям, которые воздают монарху? Милая, вы обо всем судите вкривь и вкось. Поймите, если у меня презрительный вид, значит, я испытываю презрение; поймите, я презираю придворную роскошь, потому что она украдена.

— Украдена! — фыркнула с безмерным возмущением Тереза.

— Да, украдена! У вас, у меня, у всех. Золото, которым расшиты кафтаны этих царедворцев, следует вернуть беднякам, не имеющим хлеба. Я этого не забываю и потому с отвращением отправляюсь ко двору.

— Нет, я не говорю, что народ счастлив, но все равно король — это король, — сказала Тереза.

— Я подчиняюсь ему, чего же еще?

— Вот-вот, подчиняетесь, потому что боитесь. И не прикидывайтесь, будто едете против воли, не прикидывайтесь храбрецом, иначе я отвечу вам, что вы лицемер и радуетесь приглашению.

— Я ничего не боюсь, — гордо заявил Руссо.

— Ах, так! Тогда попробуйте высказать королю хотя бы четверть того, что вы только что наговорили.

— Непременно выскажу, если внутреннее чувство велит мне это сделать.

— Вы?

— Да, я. Разве я когда-нибудь отступал перед опасностью?

— Ой! Да вы не посмеете отнять у кошки кость, которую она грызет, из страха, что она вас поцарапает… А что будет, когда вы окажетесь среди гвардейцев да военных со шпагами? Уж я-то вас знаю, как сына родного! Сейчас вы побреетесь, напомадитесь, прихорошитесь, прищуритесь, чтобы незаметно было, какие у вас маленькие да круглые глазки, а при таком загадочном прищуре можно подумать, будто они у вас огромные, как ворота. Да, да, сейчас вы потребуете у меня шелковые чулки, напялите кафтан шоколадного цвета со стальными пуговицами, новый парик, наймете фиакр, и наш философ покатит чаровать дам… А завтра, ах, завтра будут восторги, томность, вы будете влюблены, будете писать и орошать кофе слезами. Уж я-то вас знаю!

— Ошибаетесь, милейшая, — возразил Руссо. — Я же вам сказал: меня принудили явиться ко двору. Я пойду туда, потому что боюсь скандала, как боится его всякий честный гражданин. Я отнюдь не принадлежу к тем, кто отказывается признать верховенство гражданина в республике, но угождать придворным, обтирать свой новый кафтан о золотое шитье этих господ из Эй-де-Бёф [65]— нет, никогда! И если вы меня поймаете на этом, можете издеваться надо мной, сколько вам влезет.

— Так вы что же, не переоденетесь? — насмешливо осведомилась Тереза.

— Нет.

— Не наденете новый парик?

— Нет.

— Не прищурите глаза?

— Я уже сказал вам, что поеду туда как свободный человек — без жеманства и страха, поеду ко двору, как в театр, и мне безразлично, понравлюсь я актерам или нет.

— Но уж побриться-то вы добреетесь? — не отставала Тереза. — А то щетина у вас в пол-локтя длиной.

— Я же сказал вам, что ничего не изменю в своей внешности.

Тереза так громко расхохоталась, что оглушенный Руссо удалился в другую комнату.

Однако Тереза не перестала докучать Руссо и изводила его как могла.

Она извлекла из шкафа парадный наряд, свежее белье и начищенные до блеска башмаки. Все это она разложила на кровати и развесила на стульях.

Однако Руссо не обратил ни малейшего внимания на ее труды.

Тогда Тереза сказала:

— Пора бы вам уже переодеваться… Наряжаться ко двору — дело долгое. Смотрите, а то не успеете в Версаль к назначенному времени.