Жозеф Бальзамо. Том 2

— Вы сами убедились в этом, сударь, — отозвался Бальзамо, — когда нанесли этой даме визит и выразили ей свою благодарность.

— Тогда же вы добавили, что слуга из королевских конюшен сопровождал вас от дома маркизы до нас, то есть до улицы Кок-Эрон, так что вы ни минуты не оставались с моей сестрой наедине. Я вам тогда поверил, положившись на вашу честь.

— И правильно сделали, сударь.

— Однако, возвратившись мыслями к недавним происшествиям, я понял, что месяц назад в Трианоне, когда вам удалось пробраться в сад, вы входили к сестре в комнату, чтобы поговорить с нею.

— В Трианоне я ни разу не был в комнате вашей сестры, сударь.

— Но послушайте же! Прежде чем мы предстанем перед Андреа, нам следует выяснить все до конца.

— Я ничего другого не желаю, шевалье; мы и приехали сюда, чтобы все выяснить.

— Итак, в тот вечер… Отвечайте правду. Все, что я сейчас скажу, вполне достоверно, я знаю это от сестры. Итак, в тот вечер сестра рано легла, стало быть, вы застали ее уже в постели?

Бальзамо отрицательно покачал головой.

— Вы отрицаете? Берегитесь! — предупредил Филипп.

— Я не отрицаю, сударь: вы меня спрашиваете, я отвечаю.

— Ладно, я продолжаю спрашивать, а вы продолжайте отвечать.

Бальзамо, не выказав и тени раздражения, сделал Филиппу знак, что он готов.

— Когда вы поднялись к моей сестре, — все больше приходя в возбуждение, продолжал Филипп, — застали ее врасплох и своим адским могуществом усыпили, Андреа читала в постели. Как всегда в вашем присутствии, она почувствовала, что ее охватывает оцепенение и потеряла сознание. По вашим словам, вы лишь задали ей вопрос, но ушли, позабыв разбудить; а между тем, — продолжал Филипп, судорожно вцепившись Бальзамо в рукав, — наутро она пришла в себя не в постели, а рядом с кушеткой, полураздетая… Отвечайте, сударь, как это могло случиться, и не увиливайте.

Во время этой речи Бальзамо, похожий на только что проснувшегося человека, боролся с роившимися у него в голове мрачными мыслями.

— Право же, сударь, — отозвался он, — вам не следовало бы возвращаться к этому предмету и снова затевать со мною ссору. Я согласился приехать сюда только из расположения к вам, и мне кажется, вы об этом забыли. Вы молоды, вы — офицер, привыкли говорить не раздумывая, держа руку на эфесе шпаги, и потому в трудных обстоятельствах ваши мысли идут вкривь и вкось. У себя дома, чтобы убедить вас и избавиться от вашего общества, я сделал даже больше, чем следовало. А вы опять за свое. Берегитесь, если вы меня утомите, я усну, погрузившись в свои печали, рядом с которыми ваши, уверяю вас, просто маленькие радости, и горе тому, кто вырвет меня из этого сна. Я не входил в комнату вашей сестры — вот все, что я могу вам сказать; ваша сестра спустилась ко мне в сад сама, хотя, признаюсь, по моей воле.

Филипп хотел было возразить, но Бальзамо его удержал.

— Я обещал вам доказательство, — продолжал он, — и вы его получите. Угодно прямо сейчас? Ладно, тогда пойдемте в Трианон и не будем тратить время на глупости. Угодно подождать? Согласен, но только тихо и молча, если можно.

Произнеся эти слова с уже известным читателю видом собственного превосходства, Бальзамо пригасил мимолетный блеск глаз и погрузился в размышления.

Филипп было заворчал, словно дикий зверь, собирающийся укусить, но внезапно смирил свой гнев и подумал: «Его нужно или убедить, или сломить. Сейчас у меня нет средств ни для того, ни для другого. Придется потерпеть».

Но поскольку молодой человек был не в силах сидеть рядом с Бальзамо и терпеливо ждать, он выпрыгнул из кареты и принялся мерить шагами аллею, в которой остановился экипаж.

Через десять минут Филипп почувствовал, что ждать более не в состоянии.

Уж лучше попросить открыть ворота до времени, даже с риском вызвать подозрения.

— Впрочем, — бормотал Филипп, повторяя доводы, которые уже не раз приходили ему в голову, — какие у привратника могут возникнуть подозрения, если я скажу ему, что здоровье сестры так беспокоит меня, что я отправился в Париж за врачом и на рассвете привез его сюда?

Мысль эта ему так понравилась, он так горел желанием поскорее воплотить ее, что перестал думать об опасных сторонах предприятия и кинулся к карете.

— Вы правы, сударь, — обратился он к Бальзамо, — дольше ждать бесполезно. Пойдемте же, пойдемте.

Однако ему пришлось повторить свое предложение: только со второго раза Бальзамо сбросил накидку, в которую завернулся, запахнул темную епанчу с воронеными пуговицами и вылез из кареты.

Чтобы сократить путь, Филипп двинулся по тропинке, шедшей наискось к воротам парка.

— Быстрее, — торопил он Бальзамо.

Шаг его был так скор, что Бальзамо едва поспевал за ним.

Ворота открылись, Филипп объяснился с привратником, и спутники вошли.

Когда ворота за ними затворились, Филипп остановился.

— Еще одно слово, сударь, — проговорил он. — Мы у цели; я не знаю, какой вопрос собираетесь вы задать моей сестре, но избавьте ее по крайней мере от подробностей ужасной сцены, которая, по-видимому, произошла во время ее сна. Сохраните ей хотя бы чистоту души, раз уж чистота тела утрачена.