Жуга. Осенний лис

– Недавно мы с Довбушем в Марген ездили, – сказал он, не сводя взгляда с меча. – Там ребята местные чудачат. Выступают возле рынка, ходят по углям. Называют себя нестинарами. Запало им в душу, как мы тогда плясали по углям. Такие дела. А ты как жил этот год?

– По-разному. – Жуга пожал плечами. – Ты уверен, что в самом деле хочешь знать?

– Не знаю. Да. А может, нет. Не знаю. Я увидал тебя в ведре, ну, в смысле отражение, и вот пришёл.

Жуга поднял с песка, отряхнул и надел рубаху. Простая, с незатейливой вышивкой, она изрядно выцвела и подобтёрлась, но Реславу казалось, что Жуга её заносил не потому, что нечего надеть, а по привычке. Прорехи были заштопаны грубыми, неровными мужскими стежками. Жуга питал непонятную слабость к старым вещам – этот его всегдашний пожелтевший кожух, этот заплечный мешок, стоптанные до дыр горецкие башмаки-царвули… Реслав снова покосился на таинственный травников меч и отвёл глаза. Жуга перехватил его взгляд.

– Я расскажу тебе о нём, – пообещал он. – Чуть попозже.

Рассказ его не затянулся. Говорил Жуга устало, сухо, опуская подробности. Бесцветный голос, скупые жесты, сбивчивая речь. Слова сочились, словно кровь из раны. От всего этого за версту веяло холодом душевного надлома. Реславу то и дело приходилось переспрашивать, а под конец Жуга и вовсе махнул рукой и умолк на полуслове. Реслав был друг. Реслав был учеником колдуна. Реслав был должен понять.

Реслав понял.

– Да, странные дела, – признал он. – Не нравится мне это.

– А думаешь, я в восторге? – усмехнулся травник.

– Нет, что ты. Просто эти заговоры, колдовство…

– А что колдовство?

– Ну. – Реслав подвинулся к костру и откашлялся, прочищая горло. – Ты ведь раньше всё больше наговоры плёл, ну, цвет там, то да сё. А сейчас я вижу, ты попросту берёшь в потоке Силу, словно воду черпаешь, и все дела. А такой колдун долго не живёт. Исчезают они куда-то, что ли. Помнится, Тотлис рассказывал. В колдовском искусстве надо быть осторожнее с такими вещами. Эх, да чего уж там… Скажу прямо, я не знаю, чем тебе помочь. Вот разве что браслетка твоя… Коль так дела идут, чего тянуть? Одна висюлька только и осталась. Нечего терять.

– Я пробовал, – сказал Жуга. – Не обрывается.

– Так говорил же тебе косолапый: она действует на двоих. Второго надо? Вот он я. Что осталось?

– Ладья.

– Хм. – Реслав нахмурился и покачал головой. – Не знаю. Ну-ка, дёрни.

– Зря ты это. Не хочу тебя с собой тащить куда попало. Может, не надо?

– Как угадать! Рвани, а там посмотрим.

Травник потянул фигурку на браслете. Та не поддалась. Он дёрнул сильнее.

– Ну-ка, помоги.

Потянули вдвоём. Без толку.

– Да, – проговорил задумчиво Реслав. Подбросил на руке браслет. – Видно, срок не подошёл. Это всё равно что бабе рожать, заранее и пытаться нечего. – Он поднял взгляд на травника. – Ты куда путь держишь?

Жуга вздохнул, снял с огня котелок и вынул из котомки две ложки.

– На запад, – сказал он. – Туда, где я когда-то умер.

И повторил, помедлив:

– Хорошо, что ты пришёл.

За разговором они и уснули.

* * *

На новый день жара сменилась облаками. Путь до предгорий был неблизок. Шли два дня, дорогой обсуждая разные дела. Жуга рассказал Реславу про свой меч. Штуковина и правда оказалась удивительная, если не сказать чудесная: потребен был топор – Жуга вытаскивал топор. Нужна была пила – меч делался пилой. Сам Жуга, однако, был от него не в восторге.

– Слишком уж покладистый, – ответил он, когда Реслав спросил его об этом, – если иду куда надо… Как бы чего не вышло.

– У него есть имя?

– Есть. Его ковали гномы.

И всю дорогу, забегая вперёд, отставая, прячась в кустах, за ними неотступно следовала лиса.

Деревню Чедовуху обогнули стороной. Погостить у Реслава Жуга отказался.

На второй день с неба хлынул дождь.

На третий день Жуга сошёл с ума.

Во всяком случае Реславу именно так и показалось.

– Какого чёрта ты за мной увязался?! – срываясь на крик, наседал на Реслава рыжий ведун. – Я тебя не звал! Чем ты хочешь мне помочь? А? Убирайся к своей бабе! Она же в тягости, дурак!

Жуга ругался, швырял камни в лису, гонялся за Реславом, норовя огреть ножнами; Реслав убегал, чтоб возвратиться. Вспышки беспричинной ярости сменялись столь же внезапными приступами полного безразличия: Жуга, не оглядываясь, брёл по дороге, бессильно опустив руки и едва переставляя ноги. Иногда ходил кругами. Дважды оставлял меч и оба раза за ним возвращался. Грозил кулаками то небу, то земле, срывал мимоходом коренья, стебли, тут же выбрасывал. Подпалил зачем-то муравейник, спохватившись, сам потушил и долго сидел над развороченной кучей, глядя на обуглившихся мёртвых насекомых и не обращая внимания на укусы живых. Потом поднялся и медленно двинулся дальше.