Жуков

Лееб не выполнил своих обещаний и вскоре был снят за провал операции. Но еще раньше, 22–23 сентября, ушли из-под Ленинграда на юг избитые у степ невской твердыни части танковой группы Гота, которой предстояло наступать на Москву. В начале октября разведка установила: немцы ставят мины, роют землянки, утепляют блиндажи. «Впервые за много дней мы осознали, — удовлетворенно писал Жуков, — что фронт на подступах к городу выполнил свою задачу и остановил» немецкое наступление. По поводу доклада «немцы окапываются» Жуков потребовал: не допускать, чтобы враг окапывался, а закопать его в землю.

В приказе по войскам Ленинградского фронта Жуков воздал должное стойкости оборонявших Ленинград. Он перечислил ряд особо выдающихся эпизодов и заключил: это «свидетельствует о том, что среди личного состава соединений начал создаваться необходимый перелом, приобретается уверенность в победе, стремление бить врага всеми имеющимися средствами».

Командующий Ленинградским фронтом Жуков, героические защитники легендарного города справились с труднейшей задачей: фронт под Ленинградом стабилизировался, непосредственная угроза городу была снята. 18 сентября Гальдер признал поражение германского оружия: «Положение здесь будет напряженным до тех пор, пока не даст себя знать наш союзник — голод». 22 сентября Гитлер отдает директиву: «Стереть с лица земли город Петербург… Город надлежит блокировать и путем обстрела артиллерией всех калибров и непрерывными бомбардировками сровнять с землей. Если в результате этого город предложит капитуляцию, ее не принимать».

Начиналась эпохальная оборона Ленинграда. «Организаторская работа ленинградских большевиков, — писал секретарь Ленинградского горкома партии А. А. Кузнецов, — соединила всех трудящихся города и направила их усилия к одной общей цели — защите города». Оборона Ленинграда продолжалась 900 дней. Но город выстоял.

5 октября Жукову позвонил Сталин и вызвал в Москву — на подступах к столице сложилось тяжелое положение. «Ставка, — сказал Сталин, — хотела бы с вами посоветоваться». Жуков попросил отсрочки на один день. Но и 6-го вылететь не удалось, обстановка на фронте была сложной. Вечером новый звонок Сталина из Москвы. Вежливый разговор о делах и категорически: «Завтра немедленно вылетайте в Ставку».

7 октября Жуков в Кремле.

ОТСТОЯТЬ МОСКВУ!

Поздоровавшись, как будто они только что расстались, Сталин подвел Жукова к столу, на котором лежала карта Западного фронта. Указал на его южное крыло, примерно на район Юхнова — Малоярославца. Хриплым голосом — у Сталина был грипп — он бросал фразы почти без пауз:

— Вот, смотрите. Здесь сложилась очень тяжелая обстановка. Я не могу добиться от Западного и Резервного фронтов исчерпывающего доклада об истинном положении дел. Мы не можем принять решений, не зная, где и в какой группировке наступает противник, в каком состоянии находятся наши войска. Поезжайте сейчас же в штаб Западного фронта, тщательно разберитесь в положении дел и позвоните мне оттуда в любое время. Я буду ждать.

Разговор продолжался драматически. Сталин, отметил Жуков, «выглядел как никогда растерянным». Снова и снова вглядываясь в карту обстановки, он с нарастающей нервозностью говорил: «Смотрите, что Конев нам преподнес. Немцы через три-четыре дня могут подойти к Москве».

По большей части сдержанный в эпитетах, на этот раз Верховный впал в страшный гнев и не выбирал выражений. Он осыпал площадной бранью «командующих Западным и Брянским фронтами Копева и Еременко и ни словом не упомянул при этом Буденного, командующего Резервным фронтом. Видимо, считал, что с этого человека уже невозможно спросить. Он сказал мне, что назначает меня командующим Западным фронтом, что Конев с этой должности спят и после того, как посланная к нему в штаб фронта правительственная комиссия сделает свои выводы, будет предан суду военного трибунала.

На это я сказал Сталину, что такими действиями ничего не исправишь и никого не оживишь, это только произведет тяжелое впечатление в армии. Напомнил ему, что вот расстреляли в начале войны командующего Западным фронтом Павлова, а что это дало? Ничего не дало. Было заранее хорошо известно, что из себя представляет Павлов, что у него потолок командира дивизии. Все это знали. Тем не менее он командовал фронтом и не справился с тем, с чем не мог справиться. А Конев — это не Павлов, это человек умный. Он еще пригодится.

Тогда Сталин спросил:

— А вы что предлагаете делать?

Я сказал, что предлагаю оставить Конева моим заместителем.

Сталин спросил подозрительно:

— Почему защищаете Конева? Что, он ваш дружок?

Я ответил, что нет, что мы с Коневым никогда не были друзьями, я знаю его только как сослуживца по Белорусскому округу.

Сталин дал согласие.

Думаю, что это решение, принятое Сталиным до выводов комиссии, сыграло большую роль в судьбе Конева, потому что комиссия, которая выехала на фронт во главе с Молотовым, наверняка предложила бы другое решение. Я, хорошо зная Молотова, не сомневался в этом».