Жуков

Интересы Западного фронта, прикрывавшего Москву, естественно, были в центре внимания Ставки Верховного Главнокомандования. Его потребности удовлетворялись, но, подчеркивал генерал Яковлев, «в пределах разумного» — ведь сражения шли от Баренцева до Черного моря.

* * *

13 ноября в Оршу съехалось высшее немецкое командование — начальники штабов объединений Восточного фронта. Совещание вел Гальдер. Хотя ряд генералов высказывали опасения по поводу происходившего на фронте, Гальдер опирался на директиву Гитлера: до наступления зимы расправиться с СССР.

Он продиктовал «максимальную» и «минимальную» линии продвижения в 1941 году: первая — вплоть до Майкопа, Сталинграда, Горького и Вологды; вторая — до нижнего течения Дона, Тамбова и Рыбинска. В любом случае район Москвы подлежал захвату. Тут нельзя не сказать о том, что после войны битые гитлеровские генералы десятилетиями твердили: они-де тогда потерпели неудачу из-за «генерала Зимы». Ударили морозы — и остановился вермахт. Ложь! Надежды в ставке Гитлера на захват Москвы основывались именно на том, что со второй половины ноября земля подмерзнет и подвижные войска обретут свободу маневра.

15 ноября группа армий «Центр» снова двинулась на Москву. 51 дивизия, из них 13 танковых и 7 моторизованных. Самый сильный удар — севернее столицы. У Волжского водохранилища 300 немецких танков прорвали нашу оборону. Случилось это в полосе армии, входившей в Калининский фронт. Ставка 18 ноября прирезала полосу этой армии к Западному фронту. Логика была очевидной: коль скоро фронт пытаются обойти севернее, пусть он и позаботится сам не допустить этого.

Хотя обстановка сложилась крайне тревожная — враг явно нацелился на охват столицы с севера, — Жуков, объясняя новому командующему армией генералу Д. Д. Лелюшенко его задачи, был предельно спокоен.

Он неторопливо растолковывал генералу: Гитлер обжегся в октябре на можайском направлении, а теперь ползет в обход Москвы с севера. Жуков выразил уверенность, что здесь в оборонительных боях мы перебьем его танки. А когда подойдут наши резервы, перейдем в контрнаступление. Надо использовать лесистую местность, контратаки, особенно ночью — враг этого боится. Выпили за успех по стакану обжигающе горячего чая, и Лелюшеико отбыл в свою армию.

В последующие две недели враг нажимал на этом направлении, но ничего не добился. Жуков верил в упорство и умение генерала Лелюшенко. Когда после отхода наших войск из Клина Лелюшенко обратился к Жукову с просьбой дать «хоть одну дивизию», последовал короткий и ясный ответ: «У фронта сейчас резервов нет. Изыщите у себя».

Вслед за этим пришел приказ: перевести штаб армии в город Дмитров. Лелюшенко посмотрел на карту и оторопел: как раз в этом месте в нашем фронте брешь, город на острие немецкого танкового клина. Ему, обладавшему дерзким, напористым характером, оставалось только подивиться изобретательности Жукова. Он понял, что «не случайно командование фронта решило поставить штаб армии именно в Дмитров: мол, тогда уж командарм наскребет подразделения и закроет прорыв!».

Лелюшенко отправился к Дмитрову, встретил несколько танков, прыгнул в передовой КВ и повел их в атаку. Командарму, конечно, не подобает водить танки в бой, однако иного выхода не было. Танк Лелюшенко подбили, он выбрался через аварийный люк в днище машины — снова в бой. Тем временем подошли небольшие подкрепления, храбрые отряды добровольцев из Москвы. Немцев остановили.

На истринском направлении на армию Рокоссовского навалилось более 400 вражеских танков, масса моторизованной пехоты. Группировка, наползавшая в предельно уплотненных боевых порядках, обладала ужасающей пробивной силой. Что и сказалось в конечном итоге — здесь враг ближе всего вышел к Москве, фашистские танки доползли до Крюкова. В боях против них обессмертили себя 78-я стрелковая дивизия полковника А. П. Белобородова, 316-я — генерала И. В. Панфилова, павшего смертью героя. Жуков, не касаясь резервных соединений, на помощь им снимал с других боевых участков все, что можно было высвободить, — группы танков, артиллерийские батареи, зенитные дивизионы, солдат с противотанковыми ружьями.

«Вспоминая те дня, — писал Рокоссовский, — я в мыслях своих представляю себе образ нашей 16-й армии. Обессиленная и кровоточащая от многочисленных ран, она цеплялась за каждую пядь родной земли, давая врагу жестокий отпор; отойдя на шаг, она вновь была готова отвечать ударом на удар, и она это делала, ослабляя силы врага… Обе воюющие стороны находились в наивысшем напряжении сил… Командующий Западным фронтом делал все возможное, чтобы хоть немного подкрепить ослабевшие войска, но при этом не втягивать в. бой по частям прибывавшие стратегические резервы. Они решением Ставки стягивались к Москве, и районам наибольшей опасности. Их нужно было сохранить до, решающего момента. Для этого требовался строгий расчет и огромная выдержка».