Журнал Наш Современник 2009 #2

Няня отвела нас в келейницкую. Это была маленькая комнатка в два окна, упиравшиеся в монастырскую стену. Угол возле окон был уставлен весь иконами в киотцах, в золотых рамочках, в фольговых украшениях; вербы, с умильными херувимами из воску, были заткнуты за иконами. Горели три лампадки - синяя, зеленая, розовая; к ним подвешены были вощеные яйца в серебряных блестках. На иконах были блеклые венчики из бумажных цветов. К простенкам были стоймя прислонены пяльцы с вшитыми в них одеялами для стеганья - и простыней для строчки. Пяльцы были обернуты в простыни, прикрепленные булавками. Посреди комнаты стоял стол, за которым сидели две монашки в апостольниках*, старичок монах в полинялой рясе, с редкими седыми волосами, рядом с ним высокий чернобровый мужчина в поддевке из синего сукна. Параскевушка разливала чай, стоя у большого самовара, поставленного подле стола, на табуретке, а другая келейница, молоденькая Марьюшка, подавала чай гостям и обносила их едой с печеньем, вареньем, соленьем, установленной на подносе с рыцарским замком и дамою. Гости потеснились и дали место няне с нами. Помолчали.

- Приехали поздравить бабушку с праздником? - осведомилась у меня старшая монахиня, с тремя длинными волосками на подбородке, росшими из родимого пятна.

Я потупился.

- Отвечай же матушке, - шепнула мне няня.

* Апостольник - плат, которым монахи покрывают грудь и шею; куколь.

- Да, - сказал я. - Мы бабушку любим.

- И подобает, - отозвался седой монах, - и подобает не только любить, но и почитать… И почитать, и почитать! - повторял он, точно обрадовавшись, что напал на это слово. - И почитать! Мед у вас, мать Параскева, - прервал он сам себя, - дивный: благоухает.

- Кушайте на здоровье!

- В этом году меду благоухание, - ответила монахиня с волосиками. - Травы цвели превосходно. Мать игумения посылала меня на хутор, на покос. Открою я, бывало, окно, как к утрене вставать, а из окна, от трав, благоухание, будто ладаном росным окажено.

- А я возвращаюсь к слову своему: и почитать! Мать Иринея - дивная старица.

- Мало ныне уж таких, мало, - откликнулась вторая монахиня, худая серая старушка в медных очках.

- Воистину - молитвенница! - сказала няня. - Васенька наш, - она погладила брата по спине, - родился болезненный. Почти ничего не ел. Плачет, бывало, плачет, а доктор рукой машет: ничего, мол, не могу, и, наконец, сказал: вы, дескать, денег мне не давайте: я ездить езжу, но в пользу не верую, а для своего, докторского, любопытства: как конец обернется. И порешили мы с барыней под образа Васеньку положить: не мучить боле, а на волю Божию. Доктор это увидел, махнул рукой и больше не приезжал. Только мы его проводили, а матушка Иринея к нам.

- Никуда не ездит, а тут приехала, - отрезала значительно Параске-вушка.

- Приехала - и прямо к Васеньке идет. Мы за нею. Нет, говорит, я одна побуду. Вы устали, небось.

- Ну, это не спроста. Не "устали", а не спроста, - сказала монахиня в очках.

- Простое ли дело? - сказала няня. - Мы за дверь отошли. А она подле него, на колени стала и так-то молилась, так молилась. Мы видим, а она нас нет…

- Ну, это кто знает? - сказала Параскева. - Видит, нет ли.

- А потом встала, нас позвала, кажет нам личико Васенькино. Видите, говорит, к здоровью этот сон у него. А у него носик худой, будто у птичон-ка. - Боюсь, матушка, умрет: барыня это говорит. - Ах, мать, мать! - отвечает, - плохо ты смотришь; говорю тебе: видишь, улыбка у него во сне: к здоровью это. Жестко ему здесь лежать, перенесите-ка в детскую, в кроватку. Ишь он ручку откинул. - А мы было, тетушка, нарочно его под Богом положили здесь… - А я что же говорю: мать, мать, плохо слушаешь: и я говорю: отнеси в кроватку, под Богом - Бог несть бог мертвых, но бог живых… И будто все по-нашему она говорит, а все не наше выходит, не как у нас… Собралась тетушка уезжать и говорит: привозите, говорит, его через неделю в монастырь причащать, к Ивану Предтече. - Хорошо, - а мы думаем: как повезем? Не пришлось бы в монастырь на кладбище нести…

- Неверие ваше, - сказал монах.

- И что ж, действительно, целый день Васенька спал, а проснулся - кушать попросил. И пошло, и пошло: по фунту, по два в день здоровье вливалось. И причастили мы его в воскресенье, в монастыре, - и вот он у нас, молодец какой! Чтобы не сглазить.

Няня поцеловала Васю. Помолчали.

- Старица! - сказал монах.

В это время за дверью мягкою скороговоркой произнес кто-то:

- Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас!

- Аминь, - отвечала Параскевушка, и вошел тот белый мужичок, который клал поклоны подле собора, на кленовой дорожке.

- Егорушка, здравствуй, - сказала Марьюшка.

Все ему обрадовались. Монах стал тесниться - и вытеснил ему местечко возле себя. Но Егорушка не сел, а только рукой дотронулся до места, а сам весело заговорил, потряхивая волосами:

- Я с ним, я с ним! - и указывал на брата.