Журнал «Посев» № 3 (1590) - март 2010

«Католицизм – продукт лжи, гордости и невежества… Протестантство есть отрицание религии вообще…» «Россия не иначе может занять достойное себя и славянства место в истории, как став главою особой, самостоятельной системы государств и служа противовесом Европе во всей её общности и целостности…»

Не будем продолжать. Потому что – скучно. Прогресс идёт вперёд, и сегодня всё это – просто набор банальностей из проходной передовицы газеты «Завтра». Но тогда-то – это было ещё далеко не так: Данилевский первым презрительно обозвал «европейничаньем» всё дело петрово. Он первым довёл до законченной системы десятки новаторских истин, примеры коих мы выше привели.

Оценим Данилевского по достоинству. Книга его – воистину качественный барьер. По одну его сторону шеллингианцы-славянофилы, поклонник Средневековья и католичества Константин Леонтьев. В общем, всё то, что по точному определению историка Рязановского было «существенно братским спором с Европой». А по другую… По другую – Данилевский и другие. Последователи «славянского Нострадамуса» ничего к его наследию не добавили по сей день. Наследие это прежнее: сухая, мелочно-педантичная ненависть к Европе, угрюмое особнячество, в коем искра творчества, созидания давно не горит… Одним махом Данилевскому удалось выписать «русский вопрос» из контекста великой русско-европейской культуры.

При Александре III теории Данилевского будут рекомендованы гимназическим учителям. Но будет-то это не причиной, а следствием. Следствием успеха «России и Европы» в русском обществе.

Кто не знает «Третьего Рима»? Диковинный экзотический образ стал одним из знаковых политических стереотипов. Остров истинной веры средь моря зла, Ковчег Спасения от грядущего Антихриста, Последнее Царство, существованием своим удерживающее мир… Образы, от которых захватывает дух. Но содержание их довольно просто: держись на космическом расстоянии от мира зла. Ещё

проще и конкретнее: от Европы.

Всё это – повторимся – знает сегодня любой. Но генеалогию учения вам скорее всего укажут неверно. Скажут, что всё это возвестил в трёх своих посланиях в XVI веке старец Филофей. Между тем в посланиях Филофея «Третьему Риму» уделено около двадцати строк. Тематика их совсем другая: старца волнуют масштабы содомии. Да проблема церковных имуществ: во времена Филофея стала в очередной раз острой вечная церковно-государственная распря вокруг монастырских сёл. Что мог писать государю по таким поводам Филофей? Храни в чистоте народ свой, Великий Князь. Да монастыри не обижай. А не то смотри: отымется от тебя святое твое царство. Последнее прибежище человеков: твой праведный, единственный, твой последний Рим… Таким вот образом и присутствует Третий Рим в посланиях Филофея: как некая общеизвестная, а потому и неафишируемая очевидность. Ровно таким феноменом Третий Рим и был в сознании эпохи.

Филофей поднимал важные, но вполне традиционные вопросы, в его проповедях не было ничего нового. Они и прошли почти незамеченными. Мы так и не знаем, дошли ли они до высокопоставленных адресатов. Вспоминали их иногда книжники – узкая каста людей, обречённых читать и цитировать друг друга. В иных кругах о посланиях Филофея к XVIII веку никто уже и не вспоминал.

Бум начался полтора века спустя. В 1860-е послания Филофея усиленно печатает «Православный Собеседник». То в выдержках, то полностью… На долю старца выпадает неожиданный интерес, им уже занимаются Пыпин и Соловьёв, Голубинский, Ключевский… «Учение», неожиданно обнаруженное петербургской профессурой у старца, раскручивается, вскоре оно уже – предмет вдохновенной литературы, главный образ философской публицистики эпохи реформ.

Что общего между славянобесием Данилевского – и «чистым» расовым русизмом? И евразийством (оно тоже проклюнулось именно в эту эпоху)? Следует ли бежать в затерянную средь болот филофееву келью? Иль стремиться, во главе всеславянского братства, в светлое будущее, к власти над миром? Кажется, любая из таких теорий в корне противоречит всем остальным. Но их прочно цементировала «дружба против». Вместе они тащили страну от Европы; вместе зашвырнули её в «Русское царство». Не мифическое – реальное. Но обречённое на скорую бесславную смерть.

В эпоху Александра Второго в России схлестнулись две силы. Конкретная, вещественная: издавались законы, отменялась цензура, перестраивалась система общественных отношений. А на другой стороне была … духовность. Образность и концептуальность, причудливые построения, фантастично смыкающие будущее с прошлым. И – идеи, перераставшие в мощную, завораживающую своей силой систему. Реформаторы без боя отдали область идей своим врагам. Область идеологии – не будем бояться этого слова.

На что, в принципе, способно реформаторство в этой области? Возможна ли вообще конструктивная, увлекающая за собой идеология реформизма? Отложим этот основной вопрос. Для темы этой нашей статьи важно другое: реформаторы даже и не пытались такую идеологию искать. И победа грядущего «Русского Царства» этим была предрешена.