Этот американский миллиардер за бесценок скупил два миллиона гектаров земли примерно в тех же местах. Он занимался и разведением быстрорастущего африканского дерева гмелины. От гмелины — предназначалась она в качестве сырья для бумажной фабрики — требовалось лишь расти как в Африке. Однако это дерево не только не давало того сказочного прироста древесины, которого от него ждали, но вдвое уступало в этом эвкалипту, завезенному в Бразилию в давние времена и хорошо там прижившемуся. Владелец за два года сменил тридцать три директора бразильского филиала. Но гмелина проявляла не меньшее упорство, чем гевея. И Ладвиг отделался от крупнейшего в Бразилии частного поместья, занявшись по-прежнему спекуляцией недвижимостью в Рио-де-Жанейро.
— Выходит, «антиамериканизм» у гмелины еще более настойчив, чем у гевеи? — заметил я.
— На этот вопрос ответить проще,— сказал Валдомиро.— При акклиматизации всегда есть риск. Ладвиг ставил опыты с совершенно новым для нас видом. Результатов нужно ждать долго — годы. Для меня, ботаника, сомнительна сама идея замены смешанной сельвы посадками одной культуры, хотя бы и эвкалипта. Вам приходилось бывать в эвкалиптовом лесу?
Я вспомнил частокол светлых кривоватых стволов, опушенных блеклой листвой. Прозрачный, тихий — и пустой лес. Не попадаются в шуршащей под ногами листве даже сухопутные улитки в кулак величиной, столь обычные в Бразилии. Не забредают сюда неторопливые пауки-птицееды. Может быть, потому, что нет и птиц?
Кое-где эвкалипт — решение проблемы. Например, в штате Сан-Пауло, некогда сплошь лесном, сейчас осталось леса не более чем на трех процентах площади. Так что здесь быстрорастущий эвкалипт благо.
Но для бразильской флоры и фауны эти посадки чужды. Лишь осматривая себя на опушке эвкалиптового леса, я обнаружил наконец местную «живность». Это были голодные и тощие клещи, очень навязчивые.
...Валдомиро проводил меня к выходу по аллее королевских пальм — на диво ровных серых колонн, увенчанных в головокружительной высоте темной розеткой листьев. Посаженные то ли ради науки, то ли для красоты, они вернули меня к исходной мысли — о величии растительного мира Бразилии и его влияния на те или иные черты национального характера. Образ суровой сельвы не отразился в сердце человека, но смелость и свободолюбие, способность к дерзаниям и умение найти нежную красоту во враждебной чаще, да и мало ли еще какие яркие свойства бразильской души сформировались, наверное, не без ее участия.
Виталий Соболев \ Фото автора
Рио-де-Жанейро — Москва