Журнал «Вокруг Света» №07 за 1982 год

Стас переломил стволы, убедился, что патронники пустые, и, закинув ружье за плечо, быстро зашагал в сторону лагеря.

У самой палатки его нагнал Грауфф. Вдвоем они быстро выдавили из полостей газ, сложили ткань в аккуратный прямоугольный тючок, упаковали рюкзаки. У Бурлаки рюкзак получился самым объемистым, ему пришлось запихнуть туда и контейнер с убитым зверем. Почти не разговаривая, сели поесть перед дорогой. На душе у всех троих было тягостно.

— Послушайте, друзья,— сказал Грауфф,— неужели мы вот так закончим нашу охоту? Из-за одного-единственного зверька...

— Да поймите вы, наконец,— взорвался Стас,— что он, может, и вправду был один-единственный. Я никогда не встречал таких, не слышал о них. Об этом животном я ничего — вы слышите,— ни-че-го не знаю. Зато знаю, что никто не знает, как часто и каким образом анторгские животные размножаются. Мы восемнадцать лет на этой планете, и никто еще ни разу не видел беременной самки, и самки вообще, поскольку у них нет самок и самцов, а есть одинаковые стерильные взрослые особи, и никто не видел новорожденных детенышей, или птенцов, или яиц, или куколок, а это значит, они размножаются очень редко, и потому не исключено, что целый вид может состоять всего из нескольких особей, а может только из одной, и что, если именно такую особь вы сегодня, развлекаясь, убили?

Стас перевел дух после своей тирады, обвел взглядом притихших охотников.

— Все, двинулись,— скомандовал он и взялся за лямку рюкзака.

Некоторое время они шли молча, держась друг от друга на расстоянии, и только треск ветвей позади говорил Стасу, что его «экскурсанты» не отстали.

Злость в нем уже поостыла, и теперь, отмеряя шаг за шагом по зеленому редколесью, Стас размышлял, как быть дальше с Бурлакой. Конечно, писать жалобу в Общество охотников он не станет, но припугнуть его будет не лишним. А за компанию с ним и Ларго. Чтобы раз и навсегда покончить со «спецпрогулками»...

Ход его мыслей прервал возглас Бурлаки, в котором явственно слышалось смешанное с ужасом изумление.

— Стас, Глен! Что это? Быстрее сюда!

Когда Стас подбежал, Бурлака и Грауфф плечо к плечу стояли на небольшой травянистой поляне и, застыв на месте, смотрели на что-то, скрытое их спинами. Стас нетерпеливо протиснулся между ними и замер, пораженный увиденным.

На поляне, поперек высокого корневища, словно переломившись о него, мордой вверх лежал большой, той же породы, что и Ксют, шимпанзе. Грудь его от диафрагмы до горла была вскрыта, будто ее пропахал какой-то плуг. Из раны торчали белесые концы ребер, трава вокруг была забрызгана уже запекшейся кровью. Над мертвым животным озабоченно гудел рой крупных, как пчелы, мух.

Окончание следует

Семь цветов над головой

Мое знакомство с Абдурауфом Аминджановым началось со старой фотографии, она висела на самом видном месте во Дворце культуры. Дворец этот в колхозе имени С. Урунходжаева под Ленинабадом знаменит тем, что здесь в пятидесятые годы трудами местных мастеров возродилось древнее таджикское национальное искусство росписи потолков. На той фотографии пять лиц: художник, по-местному «наккош»,— Максуд Солиев; резчики по дереву — кандакоры — Рахмишех Раджабов и Очил Фаязов; резчик по ганчу — ганчкор — Зокир Нодиров и пятый — совсем молодой еще Абдурауф Аминджанов, ученик Солиева. Здравствует ныне лишь Абдурауф, он и продолжил дело учителей, избрав одно из самых почитаемых здесь во все времена ремесел.

...В тени виноградных лоз, укрывающих от зноя небольшой квадрат его сада, Абдурауф рассказывал мне о своей жизни, о своем ремесле. Семилетний труд под руководством Максуда Солиева в колхозном дворце навсегда определил его судьбу. Прекрасной школой стала и работа по копированию старинных узоров с известных в республике памятников, которая велась по инициативе архитектора X. Юлдашева. Много месяцев ездил тогда Абдурауф по своей земле, побывал в Ура-Тюбе, старом Ходженте, Исфаре, Зеравшане, в отдаленных кишлаках северного Таджикистана. Археологические раскопки в древнем Пенджикенте и других местах говорят о том, что история искусства наккошей меряется многими веками. Возраст города Ура-Тюбе, например, расположенного в зеленых предгорьях Туркестанского хребта, составляет около двух с половиной тысяч лет. Именно в этом городе я впервые познакомился со старинной росписью потолков. В лабиринте кривых улочек с прилепленными друг к другу серыми, словно запыленными, домами из необожженной лессовой глины я нашел дом, по

строенный в XIX веке и принадлежавший когда-то купцу Масбуту. Невзрачная стена — дувал — скрывала уютный зеленый дворик, в него выходила открытая веранда — айван. Из айвана небольшой коридорчик вел в парадную комнату для гостей — мехмонхону.