Журнал «Вокруг Света» №05 за 1971 год

18 августа 1969 года. Майор-пограничник на КПП пожелал нам «семь футов под килем». Спасибо! Правда, нам хватило бы и трех. «Дельфин-2» не танкер. Когда я плавал на нем несколько лет назад, это была широкая мореходная посудина, способная вместить несколько десятков человек. Но без удобств. Теперь бот превратили в катер. Мест уменьшилось, но удобств прибавилось,

В форпике тесно, но удобно, и из-за жительства в нем каждый раз тихий бой. В каюте просторнее. Здесь могут разместиться человек восемь. За ходовой рубкой машинный люк. На юте камбуз. Таков наш временный дом.

Мы разместились, подняли свой красный выцветший флажок на мачте и потопали к морю.

Идем по лиману. На переходе дел вроде бы никаких. Наш боцман Слава Головненко крепит по-походному все предметы, какие на палубе. Толя Устинов за рулевого. Проходим Очаков, и капитан дает курс: почти точно на зюйд.

Начинается качка. За кормой где-то под Очаковом собираются тучи, погромыхивает гром. Темнеет. Незаметно скатывается день. Исчезают береговые огни, а впереди скоро должен загореться белый огонь Тендровского основного маяка. Электрический фонарик время от времени освещает компас в деревянном ящичке. Обычно Толя Копыченко, наш капитан, ставит зажженный фонарик прямо на стекло компаса. Как стакан на тарелку. Но сейчас качка, и фонарик сползает.

Через час впереди, чуть правее мачты, загорается белая звездочка маяка. Сначала она видна по носу, потом постепенно съезжает к левому борту. Мы на траверзе.

Уходим на несколько миль за маяк и бросаем якорь. Мы почти у цели.

«Дельфин» дергается на якоре и болтается, как арбузная корка. Кругом темнота, только горит за кормой белый огонь Тендровского маяка. И не поймешь, какая качка. Ни бортовая, ни килевая, а какая-то всеобщая. Качаются звезды, и качается палуба, качается Тендровский основной, и хлюпает вода у кормы, и шипят, как гуси, гребешки... И уже не видно звезд, кругом тучи.

— Шквал будет, — говорит Корчагин, старший по водолазным спускам. — Давай закроем рубку.

Натягиваем крышу. Она из брезента с плотно пригнанными поперечными деревянными планками.

Через несколько минут налетел ветер с дождем. Я не вахтенные, решил пойти вниз, в каюту. Лег на пол по центру катера. Здесь меньше качает. Рядом спит Устинов. Слышно, как льется и стекает за борт вода, барабанит дождь. Кажется, что и внизу, под пайолами, вода. А вдруг... отошла доска? И привет. До береги несколько миль, а катер перегружен, и наши красные спасательные жилеты с белой красивой надписью «Учебные» лежат в рундуках, а в капитанской рубке рядом с картой — ракетный пистолет — базука, и к нему ни одной ракеты. (Не достали.)

По полу от качки катается забытый кем-то фонарик.

Толя Устинов неожиданно просыпается и говорит: «Вода!»

Все вскакиваем. Капитан стукается головой о свою гитару. Мы с Устиновым окружены водой. Но она просочилась не снизу, а сверху, из неплотно прикрытых люков. Это ничего. «Кругом вода», — говорит капитан и снова, потревожив гитару, засыпает.

19 августа. Утро. Идем на маяк, дать в клуб радиограмму о прибытии. Текст простой: «Все здоровы, пришли на точку. Копыченко».

Маячник говорит, что ожидается норд-ост до 20 метров в секунду. Ого! 72 километра в час. Это средней силы новороссийская бора. Маячник советовал нам переждать непогоду где-нибудь с подветренной стороны косы, ближе к ее оконечности.

На своем легком фанерном тузике пытаемся отчалить. Промокли насквозь. Наконец отклеились, отлепились от прибоя, И опять удивлялись, видя со стороны, как раскачивается наш деревянный ящичек, наш «Дельфинчик», выкрашенный военной шаровой краской. А в ящичке всего 12,5 тонны водоизмещения.

Капитан достает ветромер-вертушку.

— Четырнадцать метров, — говорит он. — Пойдем на «Фрунзе». По местам стоять, с якоря сниматься!

Качается в волнах недалеко от зеленого буя длинная рыжая сигара-поплавок. Сигара пустая и ржавая. На ней баранкой металлический ржавый полукруг. Это чтобы можно было зацепиться за нее.

20 августа. «Фрунзе» должен быть где-то здесь, у рыжей сигары. Ходим кругами и короткими галсами. Наум Функ, матрос, лежит на носу катера и держится за якорный трос. Якорь приспущен метров на шесть-восемь.

Поиск самый примитивный, но зато верный. Ждем толчка и голоса Наума. Ходим самым малым. Наконец якорный трос дернулся. Это «Фрунзе». Другой корабль здесь лежать не может.

Готовимся к спускам. Слава возится с ходовым концом. По нему будем ходить на погибший эсминец. Коля Николенко наматывает на пенопластовые буйки кордовую нить. Буйки обозначат на поверхности нос и корму корабля.

Капитан первым пойдет под воду. Вода холодная. И вокруг катера — медузы на разной глубине. Первый признак того, что там, за бортом, не жарко.