В общем-то только в конце декабря мы смогли осмотреться — оборудование станции, подготовка к полевым исследованиям отнимали все время. А когда осмотрелись, поняли: основной наш враг — погода. Ветры северных румбов несли из теплых низких широт плотные низкие облака, снег, морось... Временами блеклым пятном сквозь облака угадывалось незаходящее солнце. Несколько раз астрономам удавалось выловить звезды, и мы с точностью, достаточной, чтобы заявить о себе, передали в эфир свои координаты. Говорить о каких-то геодезических наблюдениях, полетах в горах или над морем в такую погоду было бессмысленно. А если здесь все лето такое? Неужели мы высадились на этом забытом богом куске льда только ради того, чтобы собрать два десятка домиков?.. Как моряки парусного флота, мы то и дело «щупали» воздух и оглядывали горизонт — не пахнет ли морозом, не заходит ли ветерок с юга, не видно ли у сузившегося круга горизонта голубого просвета?..
В общем, погода была нелетной. И времени у нас на печальные размышления было много.
Но вот 29 декабря погода начала меняться. И первые же летные дни настолько подняли «репутацию» ледника Фяльхнера, что даже циклоны, осадившие нас на десять дней после Нового года, в уныние уже повергнуть не смогли. А к середине января наш поселок вообще опустел — выбрались в полевые лагеря и базы геологи, геодезисты, физики.
Хотя «белые пятна» в этом районе попадались буквально на каждом шагу, нам предстояла весьма будничная работа — составление геологических, геофизических и просто обычных географических карт обширной провинции. Геодезистам для получения координат базы предстояло несколько суток подряд вести очень точные астрономические наблюдения, а чтобы узнать скорость дрейфа ледника, где мы обосновались, надо было повторить наблюдения спустя хотя бы месяца два. (Забегая вперед, можно сказать, что двигались мы довольно быстро — 5 метров в сутки.)
А геофизиков и геологов, например, очень интересовал разлом, проходящий вдоль восточного края ледника. Проследить, как далеко он заходит в глубь материка, предыдущим экспедициям не удалось. Наши сейсмики прощупали его до самых гор Шеклтона и, воодушевленные удачей, решили преследовать этот желоб и дальше. Но зашли слишком далеко. В крайней южной точке своих наблюдений во время взрыва обрушились снежные мосты над невидимыми сверху трещинами, и Коля Третьяков — самый главный геофизик — едва не рухнул в пропасть.
Но как бы там ни было, геофизики открыли, что этот разлом идет от моря Уэдделла в глубь материка по крайней мере на 700 километров!
Можно рассказать, как нами была впервые проведена аэрофотосъемка прибрежной черты от «Халли-Бей» до Антарктического полуострова протяженностью около 3000 километров, как геологи облетели «глубины» Антарктики почти до Южного полюса вдоль гор Пенсакола — ведь каждый вылет был предприятием с незапланированным благополучным исходом.
Я расскажу лишь об одном маршруте, в результате которого было сделано открытие поистине уникальное. Возвращается как-то вертолет с гор Шеклтона, из лагеря геологов.
— Грикуров с Ершовым что-то там нашли, — сказал пилот вертолета Громов. — Смотрят на какой-то камень и хлопают друг друга по плечу. А потом кинулись к тому месту, где Ершов тот камень нашел, и еще несколько таких же притащили.
— А говорили-то что?
— Да мне послышалось «троглодит»... Мы пару тех камешков на всякий случай прихватили. Ничего особенного. Там таких навалом.
— Но Ершов-то при чем? Он же радист, в маршрут не ходит, в лагере весь день сидит.
— В том и фокус весь. Он камни на крышки вьючных ящиков наваливал и к палаткам подтаскивал, чтобы ветром не перевернуло. Сел отдохнуть. Взял молоточек и по одному тюкнул. Расколол. Вдруг опустился и стал на оскол то с одной, то с другой стороны глядеть. А только Гарик из маршрута вернулся, он ему молча этот булыжник и выложил. Гарик лишь одно: «Где?»
Так до базы донеслась весть о найденных в осадочной толще гор Шеклтона отпечатках древнейших обитателей Земли — трилобитов. Ликованию геологов не было предела. Этой находкой они получили четкую хронологическую отметку для всех геологических изысканий: трилобиты жили на Земле 500—700 миллионов лет назад. Сразу все наши геологические исследования приобрели обоснованность и стройность. Мало того, этот вид трилобитов, как выяснилось уже в Ленинграде, оказался до сих пор неизвестным науке.
И здесь же, в Ленинграде, подытожив все наши антарктические одиссеи, Грикуров предложил окончить научный отчет о первом сезоне такими словами: «В результате самоотверженной работы, дисциплинированности и энтузиазма пионеров станции «Дружная» все поставленные задачи были успешно выполнены».
«За» проголосовали единогласно.
Жорж Арно. «Ты с нами, Доминго!»
Четыре утра. В голове еще роились бессвязные обрывки прерванного сна, когда я промчался через Каракас, громыхая пустым кузовом. Это был первый день моей работы.