И все же в скопившихся фактах недоставало чего-то очень важного — какого-то более живого свидетельства... Но вдруг! Телефонный звонок: внук Давыдова, Борис Михайлович, разбирая семейный архив, обнаружил дневники деда — три объемистые тетради в кожаных переплетах. Прошли дни, и эти тетради легли передо мной. В первой из них вначале стояла надпись карандашом: «Год 1911-й, 22 июля...»
В этот день Владивосток провожал в далекий путь суда Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана — ледоколы «Таймыр» и «Вайгач». Рейд расцветился флагами, играли оркестры, матросы военных кораблей, взобравшись на ванты, махали бескозырками и кричали «ура!». На капитанском мостике «Таймыра» стоял худощавый, невысокого роста старший лейтенант, ладный, подтянутый, с большим выпуклым лбом, карими насмешливыми глазами. Это был командир ледокола «Таймыр» Борис Давыдов. Полмесяца назад ему исполнилось двадцать восемь лет.
«Вот и ушли из Владивостока! — записал Давыдов в дневнике. — Говоря по правде, очень этим доволен, ибо, если семья не здесь, лучше уйти в море, чем издергивать нервы с портовыми рабочими и получать незаслуженные «фитили» от хамского начальства. Жаль, очень жаль, что вне Владивостока не будет почты, — большое это лишение. Прощайте, мои родные, да пошлет вам бог всего хорошего и да убережет от всего худого!»
Прощаясь с землей, Давыдов перебирал в памяти самые дорогие воспоминания: небольшой пятачок Васильевского острова в Петербурге, где родился, провел детство и юность и где теперь остались его близкие — мать, жена и маленький сын.
Любовь к морю перешла к Борису Давыдову по наследству: дед его был адмиралом, отец — штурманом дальнего плавания, и сам он никогда не сомневался, что будет моряком. Двенадцатилетним мальчиком надел он флотский мундир, чтобы уже не расставаться с ним — поступил в Морской кадетский корпус, «колыбель флота», из которой вышли едва ли не все лучшие русские мореходы. В мае 1901 года, по окончании корпуса, Борису Давыдову было присвоено звание мичмана и вручена Нахимовская премия, которой награждались выпускники, проявившие особую одаренность. И скоро он простился с родными: минный заградитель «Амур», куда его назначили служить, отправился в дальнее плавание, в Порт-Артур, на укрепление Тихоокеанской эскадры.
А потом была война с японцами. Давыдов пережил всю осаду Порт-Артура, будучи старшим штурманом, сначала на «Амуре», потом на крейсере «Паллада». Вместе с командиром «Амура», капитаном второго ранга Ивановым, молодой офицер осуществил дерзкий план минных заграждений — поставил их под самым носом у вражеской эскадры. В результате были потоплены два броненосца противника — операции «Амура» вошли славной страницей в историю русского флота. После сдачи Порт-Артура Давыдов, как и другие патриотически настроенные офицеры, чтобы разделить участь своих матросов, добровольно пошел в плен. Там, в Японии, времени было много, чтобы подумать и решить, как жить дальше. Воевал он храбро, получил несколько боевых орденов, но, видит бог, не мечтал стать адмиралом.
Его тянуло другое... «Как нужна флоту, — думал он, — настоящая, подробная научная опись морей и побережий, в особенности дальневосточных! Мы вышли к Тихому океану давно, очень давно, а до сих пор не имеем ни хороших современных карт, ни надежных лоций...»
Кончилась война, пленных отправили на родину. Давыдов снова в Петербурге, он слушатель гидрографического отделения Морской академии. Два года напряженной работы. Книги, приборы, лекции. Еще два года в Пулкове — практические занятия по астрономии и геодезии. Здесь Давыдов провел свое первое научное исследование — разработал новый метод определения долгот по азимутам Луны, который давал возможность морякам более легко и точно определять свое местонахождение в высоких широтах Арктики. Почему в Арктике? Ближайшее будущее Давыдова уже определилось, он был включен в состав готовящейся с большим размахом Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана, которая должна была сказать свое слово в разведывании и освоении сквозной морской дороги в. Сибирь и на Дальний Восток.
Корабли, на которых предполагалось вести исследования — «Таймыр» и «Вайгач», — строились на Балтийском судостроительном заводе и были первыми железными ледоколами, специально предназначенными для гидрографических работ. Отсутствие связей с самыми заброшенными окраинами России — Чукоткой и Колымой — требовало начать исследования со стороны Берингова пролива. Поэтому базой экспедиции был выбран Владивосток.