После катастрофы Витя получал поддержку от ближайших коллег отца. К нему хорошо и тепло относились в научных кругах и сообществе интеллигенции. Но несмотря на это, Виктор не смог пойти по стопам отца. Его исключили из медицинского университета, и карьера настоящего врача оказалась под угрозой. Заочно Виктор Столбун все-таки закончил Московский педагогический государственный университет, факультет русского языка и литературы. Затем, благодаря протекции жены-психиатра, получил специализацию по нейропсихологии в лаборатории и практиковался в психиатрических больницах. Он написал в соавторстве с матерью, женой и другими специалистами не одну научную работу.
А на пороге сорокалетия Виктор Столбун заявил об открытии собственной клиники по лечению алкоголизма, где практика проходила по его оригинальным методикам. Деятельность клиники вызывала сомнения и подозрения в шарлатанстве, а также вызывала вопросы у настоящих медиков, которые были против методов Столбуна. Но Виктор не останавливался, а, наоборот, расширял поле возможной деятельности. Список болезней, поддающихся лечению авторской методикой, быстро пополнялся. Со временем он стал работать с онкологией, бронхиальной астмой и шизофренией – ее он особенно любил исцелять. Язва желудка, депрессия тоже дополнили перечень.
Техника лечения была специфической. Столбун называл ее дозированным центрипетально-реперкуссивным воздействием, или ДЦРВ. Больным наносили на кожу пальцев ног, ягодиц и висков хлорэтил – бесцветный, легко сжижаемый газ, активно использующийся в то время в медицине в качестве анестетика. Является сильным наркотиком, эффект достигается при вдыхании вещества. При попадании на кожу вызывает чувство жжения, онемения, охлаждения, снижает местное кровообращение и чувствительность. При длительном воздействии приводит к зуду и гиперемии (переполнению кровью кровеносных сосудов участка тела). Нужно отметить, что ДЦРВ крайне неприятная процедура. Ее проводили и детям.
Остальные способы оздоровления включали в себя порку, издевательства, коллективные унижения и избиения, использование электрического тока.
В лечебный распорядок дня входила тяжелая физическая работа, постоянные перемещения по стране без средств к существованию и ежедневные «диагностики состояния», которые напоминают нам традиционные терапевтические сеансы саентологов. Все, от мала до велика, приглашались доверенными лицами Столбуна в отдельную комнату, где их спрашивали, на сколько по 10-балльной шкале они чувствуют злость. Если в ответе были сомнения, то с «пациентами» проводили нейропсихологическое упражнение. Их просили закрыть глаза, положить руки на стол и в течение нескольких минут повторять настукиваемый «медсестрой» ритм. Способы для проверки уровня агрессии были слуховыми, зрительными, интеллектуальными. После этого пациентам устраивали сеансы обливания жидким хлорэтилом. Это называлось процедурой «слоения». Такое проделывали периодически со всеми участниками сообщества, или, как было принято называть пациентов, «коллектива».
Коллектив делился на большие сообщества взрослых и детей. В секту попадало много малышей и подростков. Родители, верившие в псевдонаучный подход Столбуна, отдавали своих отпрысков для того, чтобы у них была возможность сформировать в себе выдающиеся способности. Вместе они не жили. Летом детские группы ездили с воспитателями по всей стране, от Москвы до Душанбе, зайцами в плацкарте на багажных полках и автостопом, показывая спектакли по всему СССР. Останавливались на частных квартирах членов коммуны, воспитывались в строгости. Грязь и неухоженность были в почете и означали, что человек не тратит время попусту, а трудится и занимается делом. Все ходили со вшами, ссадинами, в старой одежде. Мылись редко и коллективно.
Дети учились не быть лучше других, не высовываться, не желать и не чувствовать себя, но при этом быть радостными. Если закинуть ногу на ногу – отчитают за высокомерие. Скрестить руки на груди – получить подзатыльник или выговор за то, что поставил себя выше других. Переживать, плакать, ныть запрещено. Делиться друг с другом переживаниями – тоже. В детском отделении секты были в почете доносы и наговоры. За проступок можно было нарваться на публичную порку. Проступком становились самые безобидные вещи: незаплетенные волосы у девочек, в одиночку съеденное яблоко, неискреннее выступление в театральном кружке, не доеденная до последней крошки еда. Кто плохо ест, тот мало трудится. Всё в конце дня обсуждалось на общих собраниях.
Ребятам постоянно напоминали о том, что они вырастут ничтожными проститутками и наркоманами, что их матери шлюхи, а отцы – тунеядцы.