Зима 1237

…До самого вечера в моей груди буквально буря бушевала, хотя я старался не подавать вида и даже пытался сосредоточиться на вопросах подготовки дружины. А вопросов было много, вопросов важных: подбор людей, заготовка провизии и оружия, запаса стрел…

Я обратился лично к Юрию Ингваревичу с просьбой выделить моей рати имеющиеся в вой ске немногочисленные самострелы – все же ведь первыми мы поганых встречать будем! В итоге организационные вопросы меня захватили так, что я действительно сумел отвлечься, но как только пришла пора снедать вечером, я предупредил дядьку, что хочу покататься на Вихре, взбодриться, отвлечься… А сам поскакал вслед ушедшему отряду Еруслана и Ростиславы.

Как же я боялся, что не успею, что собьюсь с пути по ночной дороге… Что княжна не сумела уговорить дружинников встать в погосте на ночлег… Что она просто проспит! Или передумает выходить ко мне на встречу…

Охваченный лихорадочным возбуждением и одновременно окрыленный будущей встречей, я то подгонял верного жеребца, заставляя его лишний раз сорваться на рысь, то вновь тормозил, понимая, что могу загнать верного боевого товарища…

Но в итоге к погосту я вышел как раз ближе к полуночи – по внутренним ощущениям. Постаравшись провести Вихря по околице так, чтобы собаки поменьше лаяли, чтобы кони дружинников не заржали громко, почуяв моего скакуна, я подступил едва ли не к самой ограде стоящей на отшибе церкви. И только-только успел привязать жеребца к крепкому молодому деревцу, насыпать в торбу ему овса да скинуть с себя пропотевшую одежду, быстро обмывшись из бурдюка и накинув свежую рубаху, как различил одиноко приближающуюся к храму тонкую девичью фигуру, облаченную в уже знакомое мне синее платье!

Сердце мое забилось так часто и сильно, как, наверное, еще никогда в жизни! Даже не пытаясь таиться, я выскочил из зарослей, где привязал жеребца, и поспешил навстречу едва различимой при свете луны девушке, испуганно шарахнувшейся назад.

– Это я, Егор!

Вовремя я предупредил – как кажется, княжна была готова побежать назад от испуга! Все ж таки ночь на дворе, неспокойное, мистическое и одновременно с тем страшное время… Но, услышав мой голос, девушка облегченно выдохнула и тут же с недовольством негромко прикрикнула:

– Дурень, напугал!

«Дурень» в ее устах прозвучало так обидно, что я аж замер на месте от негодования! Не на такой прием я рассчитывал. А потому в сердцах бросил:

– Ты позвала меня, чтобы обзываться?!

И Ростислава не нашла ничего лучшего, кроме как с ехидством заметить:

– А что, обиделся?! Может, и назад тогда поедешь?

Это было еще неприятнее, потому ответил я максимально резко:

– Может, и поеду! Напридумывал себе, а тут меня никто и не ждет!

– Ты совсем дурак, Егор? Ты хоть понимаешь, что я сейчас делаю, выйдя ночью на встречу с простым дружинником – в одиночку?! Да ведь позора же не оберусь, коли кто узнает!!!

Вот в этот раз в голосе княжны сквозит откровенное недоумение и уже ее собственная, глухая обида, настолько искренняя, что «с простым дружинником» я уже не принял на свой счет, а потому с наигранной лихостью ответил:

– Ну, положим, уже сотенным головой… А после нашествия Батыя кто знает, кем я стану?! Может, и ровней тебе, красавица…

Девушка в этот раз даже не шелохнулась, а глаза ее странно сверкнули при свете луны:

– Наконец-то дерзишь… А я уж думала, что ошиблась в тебе.

Я подступил к Ростиславе практически вплотную, после чего с усмешкой и одновременно легким вызовом спросил:

– Что же, я только дерзостью своей тебе глянулся?

И вновь княжна меня удивила, ответив не с подколкой – мол, с чего взял, что глянулся? – а честно и искренне, при этом как-то неожиданно мягко и в то же время проникновенно:

– Никто и никогда из мужей на меня так не смотрел… Никто! Ни дружинники, ни тем более холопы или смерды. Даже иные князья не позволяли себе подобной дерзости! Как будто и не княжна я вовсе, а ты не простой ратник… Срамно так смотреть на девушку!

Речь она свою скомкала, словно не решившись договорить что-то сокровенное, а последние слова прозвучали с неподдельным укором и едва ли не с обидой. Но они явно скрыли под собой что-то другое…

И я ответил ей так же проникновенно:

– Когда ты только вошла в гридницу в Пронске, для меня словно солнце взошло да засияло так ярко, как никогда в жизни. Нет более любой моему сердцу девы – вот что я понял, как только впервые тебя увидел… И с тех пор я не стал думать иначе.

Я сделал еще один шажок, оказавшись уже вплотную к девушке, словно бы хотевшей отступить от меня, но после передумавшей. Ответила она, однако, с неподдельной болью и горечью в голосе:

– Егор… Какой же ты… Княжна я – вот мое проклятие! Не могу я выбрать суженого по сердцу, не властна я над собой! Кого батюшка в мужья выберет, за того и…

Однако я резко прервал ее речь:

– Батюшка твой скоро в землю ляжет! И брат твой, и Пронск в огне погибнет, и ты вместе с градом!

Девушка испуганно шарахнулась назад, но я продолжил, словно не замечая ее реакции: