Зима в Мадриде

Гарри Хор не понравился, но его все равно удивило, что Толхерст называл его Сэмом.

— Потому что хочет сохранить хорошие отношения с монархистами? — спросил Гарри.

— Именно. После Гражданской войны они ненавидят красных, сами понимаете.

Толхерст замолчал. Они вышли на улицу, гвардейцы отдали им честь. Открыв дверцу «форда», Толхерст поморщился — ручка сильно нагрелась.

— Говорят, Черчилль отправил сюда Сэма, чтобы убрать его с дороги, — весело поделился он с Гарри по пути. — Терпеть его не может и не доверяет ему. Потому и назначил капитана отвечать за разведку. Алан — давний друг Уинстона. Они вместе работали в правительстве.

— Разве мы не должны быть все заодно?

— Есть масса внутренних политических противоречий.

— И не говорите.

— Сэм обижен на весь свет, — сардонически улыбнулся Толхерст. — Он хотел стать вице-королем Индии.

— Борьба со своими только усложняет всем жизнь.

— Но так устроен мир, старина. — Толхерст серьезно взглянул на него. — Лучше вам не забывать о таких вещах.

— Когда я учился в школе, — сменил тему Гарри, — помню, были такие книги, приключенческие романы Алана Хиллгарта. Это не он, полагаю?

— Он самый, — кивнул Толхерст. — Неплохие книжки! Читали ту, где действие происходит в испанском Марокко? «Творец войны». Там выведен Франко. Завуалированно, конечно. Капитан восхищался им, сразу чувствуется.

— Эту я не читал. Но знаю, что Сэнди Форсайт любил их.

— Правда? — с интересом проговорил Толхерст. — Я передам капитану. Это его позабавит.

Они проехали через центр и оказались в лабиринте узких улочек с четырехэтажными домами, где сдавались квартиры внаем. Наступил вечер, жара спала, на дорогу легли длинные тени. Толхерст осторожно ехал по булыжной мостовой. Домами никто не занимался много лет, штукатурка отваливалась, обнажая кирпичную плоть зданий. Им встретилось несколько строений, пострадавших от бомбежек, на их месте — поросшие сорной травой горы битого камня. Других машин на улице не было, и прохожие с любопытством поглядывали на посольский «форд». Когда они проезжали мимо, тянувший повозку осел испуганно отшатнулся и скакнул на тротуар, едва не вывалив седока. Тот принялся усаживаться, бурча под нос проклятия.

— Интересно, почему выбрали именно меня? — произнес Гарри как бы между прочим. — Ничего страшного, если вы не можете ответить.

— О, это не секрет. Искали старые связи Форсайта, и учитель из Руквуда упомянул вас.

— Мистер Тейлор?

— Не знаю его имени. Услышав, что вы знакомы с Испанией, они были на седьмом небе. Тут и возникла идея с переводчиком.

— Понимаю.

— Просто подарок судьбы. — Толхерст объехал трещину на дороге, оставшуюся после бомбежки. — Вы знаете, что местное посольство стало первым клочком британской земли, на который упали немецкие бомбы?

— Правда? Во время Гражданской войны?

— Снаряд случайно залетел в сад, когда немцы бомбили Мадрид. Сэм привел все в порядок. В нем есть хорошие черты. Он первоклассный организатор, посольство работает как часы. Нужно отдать должное Розовой Крысе.

— Кому?

— Мы его так называем, — доверительно улыбнулся Толхерст. — Он иногда впадает в панику, думает, что Испания вот-вот вступит в войну и его расстреляют, приходится убеждать беднягу, что еще рано бежать в Португалию. Знаете, позавчера вечером в его кабинет влетела летучая мышь, так он залез под стол и кричал оттуда, чтоб эту тварь убрали. Можете представить, как относится к таким вещам Хиллгарт. Но когда Сэм в форме, он отличный дипломат. Ходит гоголем как представитель короля-императора; монархисты, разумеется, заливаются слезами умиления, стоит при них упомянуть о чем-нибудь королевском. Ну вот мы и приехали.

Толхерст припарковал машину на пыльной площади. Посреди нее на пьедестале стояла однорукая статуя солдата в форме XVIII века. Несколько магазинов пострадали от бомбардировок, витрины были наполовину пусты. Площадь окружали доходные дома, окна на ржавых железных балконах были закрыты ставнями от дневной жары. Когда-то это место имело свой шарм. Гарри рассматривал округу. Ему вспомнилась открытка, купленная в какой-то лавке на боковой улочке в 1931-м: такое же обветшалое здание, из окна высовывается девушка и с улыбкой смотрит на цыгана, поющего внизу серенаду. Картинка долго висела на стене в его комнате в Кембридже. Было что-то романтическое в этих разрушающихся домах; викторианцы, разумеется, их любили. Но жить здесь — совсем другое дело.

Толхерст указал на узкую улочку, уходившую на север; дома там выглядели еще более неухоженными.

— Туда я на вашем месте ходить бы не стал. Это Ла-Латина. Плохое место. Ведет через реку в Карабанчель.

— Знаю, — ответил Гарри. — В тридцать первом там жила одна семья, которую мы навещали.

Толхерст посмотрел на него с любопытством.

— Во время осады националисты жестоко обстреливали Карабанчель? — спросил Гарри.

— Да, и после Гражданской оставили его загнивать. Считали, что там живут их враги. Мне говорили, люди там голодают, а в развалинах водятся стаи диких собак. Они нападают на людей, были даже случаи бешенства.

Гарри бросил взгляд вдоль длинной пустой улицы.