Я послушалась. Вера в мировую справедливость когда-нибудь будет стоить мне жизни, но, похоже, не теперь. Ноа бережно взял мою руку, снял повязку и несколько раз провел языком по порезу. Боль утихла практически сразу, по телу разлилось приятное тепло. Я закрыла глаза, полностью отдаваясь этой эйфории, и его голос буквально разбудил меня:
- Не увлекайся, это ненадолго. Лучше тебе перебинтовать руку заново.
Пошатываясь, я принесла аптечку, достала еще одну стандартную повязку и с его помощью принялась накладывать ее, осваивая нелегкое санитарское дело. Вместе с этим у меня проснулся дикий голод, я вспомнила о пироге и чуть не захлебнулась слюной.
- Можно мне сходить на кухню и поесть?
Он настороженно посмотрел на меня, и мне снова стало смешно.
- Послушай, мистер Иудейское имя, - сказала я проникновенно. - Ты был без памяти очень долго. В моем подвале лежит папино ружье для сафари с разрывными пулями и пистолет. За это время я не только не пошла в подвал за оружием, не вышибла тебе мозги из твоего же пистолета, не отрубила голову вот этим топором и не позвонила в полицию. Я притащила тебя в МОЙ ПОДВАЛ. Я позволила тебе зализать мою рану. И после всего этого мы еще не доверяем друг другу?
Я встала и направилась на кухню. Голос Ноа догнал меня уже у дверей.
- Чувствую себя последней сволочью. Ты странная женщина, Банни Сторм. Приятного аппетита.
Пирог был вкусен необычайно. Я наворачивала кусок за куском, а Ноа наблюдал за мной с заметным интересом.
- Хочешь? - Я подвинула к нему мою начатую бутылку. Он налил полбокала и вздохнул:
- Сыворотка правды.
- Что?
- Вермут. Сыворотка правды. Заглушает голод, но развязывает язык.
Я ничего не хотела слышать про голод. И кормить его тоже не горела желанием. Нет уж - в меню только вермут, хотите вы того или нет.
Между тем он сделал глоток, потом еще один.
- Не беспокойся, - сказала я, - мы не будем обсуждать государственные секреты.
- Надеюсь. Скажи, почему ты все-таки это сделала?
- Сама в догадках, но уж не за тем, чтобы ты чувствовал себя последней сволочью. Что это с тобой было?
- Да так… Давно уже не бывало такого, думал, что прошло. На твой взгляд, это странно?
Я отрицательно качнула головой, вспомнив неврастеничку Карен-Карлу-Керри.
- Физически мы, может, и совершеннее, но психически устроены очень уж тонко. Когда становишься не-мертвым, можешь забыть обо всех болезнях, что пугали тебя раньше… только не о тех, которые касаются мозгов. Они навсегда. Но почему у меня впечатление, что по-настоящему ты хочешь спросить о другом?
Сыворотка правды?
- В принципе, да. Меня интересует, от кого ты прячешься.
- Слышала про девочек МакКинли?
Еще бы не слышала. Всем известно, что вампиры стараются не убивать своих жертв во избежание конфликтов. Но тут произошло нечто невероятное. Убил не просто один из них, не просто зверски, и не просто двух девушек - убили дочерей шефа полиции МакКинли! Все газеты пишут только об этом уже третий день. Дело в том, что шеф МакКинли один из самых влиятельных людей в городе, над ним полно непосредственных начальников и начальников его начальников, но это не мешает ему быть абсолютно свободным в выборе и действиях. И теперь, наверное, в городе нет ни одного спокойного вампира (и не-вампира тоже) - все знают, чего стоит гнев шефа МакКинли…
- Ты убил их?.. - потрясенно прошептала я.
- Не я.
Ноа положил голову на спинку кресла и закрыл глаза. Я не могла оторваться от его лица и подползла поближе, разместившись на ковре.
- Их было двое, - тихо заговорил он. - Лоис и Лайза. Пятнадцать и восемнадцать. Он поймал их там, где папина охрана и не вздумала бы их искать - в одном из “плохих” домов, знаешь, наркоманы, шлюхи, тусовки неблагополучной молодежи. Там так шумно, что никто ничего не слышит и не слушает.
Скорее всего, Лайзу он сначала банально приковал наручниками к батарее. Потом подошел к Лоис, намотав волосы на руку, запрокинул ей голову и перекусил горло. Он пил не больше, чем хотел, просто чтобы насытиться, и бросил ее умирать. Все это время Лайза вырывалась и орала от злости и страха. Она и не подозревала, каким привлекательным для нее вскоре покажется положение сестры. Потом он перешел к ней…
Он вздернул ее за обе руки перед зеркалом и начал наносить по одной множество мелких ран… сначала несерьезных, потом все глубже и болезненнее. Сначала она ругалась. Потом плакала. Обещала золотые горы. Умоляла отпустить. Но он молча кружил вокруг и наносил все новые и новые раны. Кровь вытекала постепенно, она видела это в зеркале, видела, как жизнь покидает ее тело, и страдала от этого еще больше. А он куражился, постепенно превращал ее тело в нечто бесформенное, изорванное в клочья, слизывая ее кровь, размазывая ее, как ребенок, который наелся и теперь разбрасывает вокруг сладости. Потом, когда ее уже невозможно было вывести из очередного обморока, он ушел…
Повисла самая мрачная из пауз. Наконец, я произнесла:
- Ты знаешь все до мелочи. Но не убивал. Это просто значит, что ты хорошо знаешь того, кто это сделал.
- О, да…
Я взглянула на часы. Половина третьего.