Ширам смотрел на нее, борясь с собой. Если бы на ее месте был Нимай или любой другой саар, он знал бы, как ответить. Но сейчас у него просто опускались руки. «Почему ты, Арза-Бану? Столько лет ты была рядом, помогая мечом и советом! Никому я не верил так, как тебе…»
– И кому же вы задумали отдать змеиный венец? – спросил он. – Мальчишке Нимая?
– Посмотрим, что скажут боги! Новый саарсан будет точно не из Афайя. Этот род запятнал себя навеки…
– А то, что сейчас творишь ты, не пятнает твой род?!
В глазах Арза-Бану на миг промелькнуло сочувствие.
– Жрецы Отца-Змея сказали свое слово. Смирись с волей богов, Ширам. Тебе не суждено править Накхараном.
– Жрецы Змея?!
– Да. Как и ты, мы все знали о них лишь то, что они есть… Иногда мы получали от них вести и приказы… Но сегодня… – Арза-Бану на миг склонила голову и прижала руку к груди отлично знакомым Шираму движением, – они пришли к нам сами. Верховный жрец Отца-Змея поведал мне о черной волшбе, творимой здесь, в этом храме. Он сказал – ты не должен стать жертвой безумной найины. Тебя ждет другая участь.
– И какая же? – сквозь зубы спросил Ширам.
– Мы поедем в Великий Накхаран, к священному белому камню. Там ты будешь лишен сана, извергнут из рода и отрешен от племени накхов. Ты примешь волю богов и своего народа как мужчина и воин. Ну а потом – делай что хочешь. Можешь броситься в пропасть, можешь забрать свою царевну и уехать в Аратту. Никто тебя не тронет – ведь для всех нас ты умрешь.
Как Ширам ни держал лицо, а все же земля покачнулась у него под ногами. Он не ожидал, что саары в противостоянии с ним зайдут настолько далеко. Жрецы Отца-Змея? Что такое говорит эта женщина? Впрочем, какая разница! Вчера сына Нимая поцеловала белая кобра, сегодня жрецы, которых триста лет никто не видел, вдруг пришли к Арза-Бану – а завтра в Старом Накхаране белый камень человечьим голосом возвестит, что Ширам, сын Гауранга, должен уйти!
Весь Накхаран вдруг показался саарсану ямой со змеями, готовыми жалить друг друга до смерти. Ему стало тошно и невыразимо противно.
– Значит, вы объявили меня низложенным, – тяжело роняя слова, проговорил он. – Что ж, я, саарсан, объявляю вас бунтовщиками и изменниками и приговариваю к смерти. Ты была мне почти как мать, Арза-Бану! Когда я сожгу твою крепость, обещаю: ты умрешь от моей руки. Это все, что я могу для тебя сделать – в память о том, что нас прежде связывало…
Арза-Бану смотрела на него так, словно находилась не в паре шагов, а где-то бесконечно далеко.