Злой город

Крестоносец подошел к воротам, остановился и, уперев острие меча в землю, сложил руки на крестообразной гарде. Отрок, неотлучно несущий стражу у подъемного ворота, растерянно глянул на воеводу, который стоял на стене, всматриваясь в даль.

— Слышь, Федор Савелич! — крикнул Евсей дребезжащим голосом.

— Чего еще? — обернулся воевода. И удивленно воззрился на высокую фигуру рыцаря.

— Я чо говорю-то, — продолжал Евсей. — Одумался наш ушкуйник, хочет повоевать за Русь-матушку.

— Точно одумался? — рассеянно переспросил воевода.

Видно было, что мысли его сейчас витали далеко отсюда. Слишком дорого дался горожанам последний ордынский штурм. И сейчас, прощупывая взглядом движения в лагере степняков, силился понять воевода — что еще готовят враги? И к чему готовиться защитникам крепости? До татя ли плененного в такое время?

— На кресте клялся.

— Ну, одумался — так пускай в детинец идет, к дружине. Лишний воин нынче не помешает, — бросил воевода, вновь поворачиваясь лицом к полю, со стороны которого из-за тына порой вылетали камни и горящие стрелы — не для урона, а скорее для того, чтоб не расслаблялись осажденные, чтоб постоянно были на взводе нервы и мысли, порой изматывающие иного воина более самой битвы.

— Я пойду один, — прогудел голос из-под шлема.

— Что? — переспросил воевода, вновь поворачиваясь к рыцарю.

— Твоя битва — это твое дело, воевода. Твое и твоих людей. Я воюю только за себя и за Орден. Ныне Ливонский Орден далеко. Воевать за город, до которого мне нет дела, я не буду. Потому для меня остается только битва ради битвы и в бой я пойду один. Надеюсь, язычники еще не разучились драться.

— Ну, чего смотришь? — крикнул Евсей отроку, переводившему растерянный взгляд с воеводы на рыцаря и обратно. — Отпирай ворота да опущщай мост. Вишь, человек смерть решил принять.

— Ты что, старый, совсем ополоумел? — тихо спросил Федор Савельевич.

Дед Евсей набычился.

— Ты, воевода, своей дружиной командуй, — выставив вперед тощий кадык, заносчиво сказал он. — А здеся — не обессудь, не твоего ума дело. Ты сколь годов меня знаешь?

Воевода слегка смутился.

— Ну, с детства…

— Своего детства, — уточнил дед. — И кто тебе впервой меч в десницу вложил, поди помнишь?

— Ну, ты вложил, — хмуро ответил Федор Савельевич. — И чего?

— А того. Энтому воину я сейчас тоже меч самолично подал. И ты знаешь, что абы кому я мечей не раздаю.

И, повернувшись к отроку, заорал с надрывом:

— Отпирай ворота, кому сказал!

Совсем уже ничего не соображающий отрок смотрел на воеводу глазами круглыми, как у совы. Воевода пожал плечами.

— Отопри, так и быть, — сказал он. — Но помни, дядька Евсей, что ежели этот меч, который ты ему подал, опосля супротив нас повернется, то будет на твоей совести.

Отрок крутанул ворот. Со скрипом разъехались ворота. Застонав почти по-человечьи, стал опускаться битый тараном подъемный мост. Воевода с тревогой наблюдал, как приближаются к краю рва тяжелые, потемневшие от времени и копоти бревна, как, ломая всаженные в него стрелы и дротики, входит в земляные пазы противоположный край моста. Чуть провисли цепи. Слава те Господи, не повредили басурмане мост. Ишь, замерли на другом конце поля. Небось решили, что урусы сейчас гонца им вышлют с куском понявы[129] на древке копья, перевернутого вниз наконечником. Как же. Разбежались.

Едва заметно качнулся ведрообразный шлем в сторону Евсея — видать, поблагодарил крестоносец деда, и рыцарь шагнул в ворота.

— На моей совести и без того предостаточно, воевода, — прошептал дед Евсей, глядя в удаляющуюся спину крестоносца. — А только нутром чую — не в Орду пошел энтот парень, голова бесшабашная.

И перекрестил черный крест на белом плаще рыцаря.

Сзади деда Евсея собрались люди. Оторвавшись от крепостного самострела — тетиву, в бою надорванную, менял — Никита приметил среди них коруну[130] Насти. И взгляд ее приметил острым глазом охотника, которым она в спину иноземному воину глядела. Не глядят таким взглядом в спину абы кому. Вроде б оборваться должно было все внутри — ан нет, не оборвалось. Даже не шелохнулось. Только подумалось с удивлением для самого себя, что кабы другие глаза-озера таким вот взглядом пришлому рыцарю в спину смотрели — тогда уж точно бы муторно стало. Да так, что хоть головою вниз со стены кидайся прямо в ров, заполненный черной от крови водой с выступающими кое-где островами мертвых тел, уже начинающих ощутимо смердеть.

* * *

Невиданные в этих землях окольчуженные сапоги прозвенели по бревнам моста и ступили на влажную, податливую землю. Сквозь отверстия шлема в нос ударил холодный весенний воздух, густо замешанный на сладковато-удушливом запахе гари и гниющей плоти. Солнце, удивленно выглянув из-за тучи, пытливо мазнуло золотым лучом по одинокой фигуре и вновь спряталось, наверно, так и не поняв того, что сейчас происходило на поле битвы.

Не понимали этого и степняки, с недоумением разглядывающие высокого воина в необычном доспехе, шагающего к ордынскому войску, на ходу небрежно помахивая здоровенным прямым мечом.