Зловещая долина. Что я увидела, попав в IT-индустрию

Мне часто приходилось отступаться и вспоминать, что такого рода материалы составляли ничтожную долю активности на платформе. По большому счету, компании повезло: в отличие от традиционных социальных сетей она не предлагала возможностей прямой трансляции жестоких сцен насилия. В отличие от платформы совместной субаренды домов и карпулинговых приложений она не работала с людьми напрямую. Для сравнения, инструмент содействовал очень специфической, безобидной форме цифровой общественной жизни. Никто не регистрировался ради выражения мнения об абортах или кривизне Земли, никто не навязывал споров о политике. Большинство пользователей работали с сайтом так, как и было задумано.

Я давно перестала работать на сайте под своим именем. Для всей внешней переписки я брала мужские псевдонимы. К счастью, телефоном мы никогда не пользовались. Отчасти потому, что работа могла быть деликатной, способной расстроить тех, чьей цифровой валютой была жестокость, в команде не я одна скрывалась под вымышленным именем. Однако мужской псевдоним помогал не только ослабить или снизить напряженность диалога. Он помогал даже в случае самых безобидных запросов в службу поддержки. Я была наиболее эффективна, когда уходила в тень. Просто я видела, что мужчины иначе реагировали на мужчин. Мои мужские псевдонимы пользовались бо́льшим авторитетом, чем я.

Это время все еще было эпохой социальных сетей – мы все были там, поодиночке или вместе. Социальные сети, утверждали основатели социальных сетей, были инструментами связи и свободного распространения информации. Социальные сети станут инструментом создания сообществ и разрушения барьеров. Не обращайте внимания на эту рекламную технологию за кулисами, говорили они: социальные связи сделают людей добрее, честнее, отзывчивее. Социальные сети общественно полезны для глобальной экономики: с их помощью она станет безграничной, неограниченной – если кто-то в Кремниевой долине сообразит, как покорить Китай.

Социальные сети принесут в мир либеральную демократию. Социальные сети перераспределят власть и освободят людей, и пользователи сами будут определять свою судьбу. Глубоко укоренившиеся авторитарные режимы не шли ни в какое сравнение с дизайн-мышлением и PHP-приложениями. Учредители указывали на Каир. Указывали на Москву. Указывали на Тунис. Косились на Зукотти-парк.

Не то чтобы сами платформы обнаруживали революционный потенциал – они выглядели безобидными, потому что выглядели одинаково. Жесткие, плоские, серые, синие. Угловатые, но старающиеся быть дружелюбным. Созданные программистами с учетом потребностей программистов, для людей, любивших инфраструктуру. Людей, привыкших смотреть на табличные данные, людей, для которых программирование было творчеством, а хорошая программа – добродетелью. Людей, думавших, что персонализация – это обязанность алгоритма. Системных мыслителей, для которых система была вычислительной и не распространялась на общественную сферу.

Программное обеспечение было транзакционным, быстрым, масштабируемым, взрывным. Краудфандинговые запросы на инсулин распространялись с той же стремительностью и эффективностью, как и антипрививочная пропаганда. Злоупотребления считались крайними случаями, маргиналиями – изъянами, легко устранимыми спам-фильтрами, модераторами контента или саморегулированием на добровольных началах членами сообщества. Никто не хотел признавать, что злоупотребления неизбежны структурно: как показатели того, что системы – оптимизированные для привлечения и расширения аудитории, бесконечного взаимодействия – не только здоровые, но и функционируют именно так, как задумано.

* * *

Весной ультраправый блог опубликовал пост о вице-президенте «Общественного влияния» моей компании, где обрушился на нее с критикой за инициативы по разнообразию в сфере технологий, якобы несущих несоразмерно выгоду белым женщинам. Пост иллюстрировал коллаж кото-осьминога под заголовком «РАСКРЫТА КАМПАНИЯ ПРОТИВ БЕЛЫХ».

Статья вызвала шквал комментариев, сотни ответов. Читатели издания писали о марксизме и Голливуде, либеральных жертвоприношениях, расизме наоборот и глобалистской повестке дня. Они опубликовали панические микро-эссе о «Записках федералиста»^[32] и Северной Венесуэле, а также о культурном истреблении Запада. Это была какофония скрытых посланий своим сторонникам.

Раздел комментариев взорвался. Зловещие нападки на моих коллег распространились по всем социальным сетям. Телефоны отдела продаж разрывали безумные звонки. Казалось, публикация мобилизовала группировку, всеми силами под видом политических дебатов стремящуюся распространить ультраправые идеи, используя любой доступный канал. К концу дня вице-президент, генеральный директор и несколько не скрывающих своих убеждений сотрудников стали объектами жестокой интернет-травли. Это случалось с коллегами не в первый раз – насколько мне известно, за год это был уже третий случай.