Зловещая долина. Что я увидела, попав в IT-индустрию

Когда мы приехали на ферму, группа голых по пояс мужчин возводила геодезический купол. Они обвивали вокруг столбов нити светодиодов, их грудные мышцы напрягались, вокруг внутреннего пространства лежали подушки и набивные матрасы. На открытой кухне люди резали начинку для пиццы. У них между ног в поисках упавших кусочков бегал ягненок. Из портативных колонок несся электросвинг.

Хозяин вечеринки был простодушным фермером. Когда он помогал нам ставить палатку в ореховой роще, я спросила, откуда здесь ягненок. Надевая на столб откидное полотнище, фермер ответил, что по плану завтра его пожарят на вертеле.

– Валишь его на землю и держишь, пока не расслабится, – объяснил он, словно делился рецептом фруктового салата. – А потом просто протягиваешь руку и перерезаешь горло.

Ближе к вечеру из леса вышли мужчина и женщина в белых хламидах, объявившие, что начинается ритуал. Порфироносные от румян на лице, розовые в солнечном свете. Все выстроились друг за другом, передавая косячок назад по цепочке, спустились к ручью и вышли на берег. Наши лидеры, все еще полуодетые, вошли в воду и по очереди окунули всех в воду, наподобие крещения. Белье всплывало на поверхность как пена. Я прошептала Иэну, что ни в коем случае не буду в этом участвовать – слишком не по-еврейски. Я отступила назад, не сняв купальник, и подошла, как только ритуал закончился.

Голые тела дрейфовали вниз по течению. Выбирались на берег ручья, общались с домашним скотом на другой стороне и ложились обсохнуть под закатным солнцем. В ручье плавали пивные банки. Я чувствовала знакомое одиночество участия в чем-то большем, к чему я пока не имею отношения.

Некоторое время спустя я, смущаясь, вылезла из воды. Расстелила полотенце рядом с Иэном и знакомым, зарабатывавшим на жизнь обниманием пожилых мужчин. Обнимательный терапевт сидел, скрестив ноги, его яички доверчиво покоились на кустике полевых цветов. Я втиснулась Иэну под мышку. Мы стали спрашивать его о сеансах: каково это – чувствовать себя объектом столь сильного желания? Люди плачут или исповедуются? Тяжело ли это, похоже ли на важную услугу? Что, если у кого-то случится эрекция?

– Если у тебя эрекция, ты должен встать, – очень терпеливо объяснял обнимательный терапевт. Иэн лениво гладил мои волосы.

Даже на ферме умудрялись разговаривать о стартапах. Друзья Ноа и Иэна начали врастать в индустрию. Экосистема сумела поглотить всех, кто имел высшее образование и владел социальными повадками среднего класса. Директор государственной начальной школы устроился диспетчером в стартап образовательного программного обеспечения. Музыкальный критик стал копирайтером в приложении для фитнеса и медитации. Журналисты перешли на корпоративные коммуникации. Художники прописались во всеми ненавидимой социальной сети, а кинематографистов взяли в крупные технические корпорации снимать внутренний рекламный контент, дабы сотрудники гордились своей работой.

Всем нужна была встряска: художники, музыканты, рабочие и чиновники покидали Сан-Франциско, и никто не приезжал им на замену. Бариста в кофейнях светлого дерева, открытых для любителей встречаться в кофейнях, были уже не молодые и приезжие, как прежде. Они стали старше, спокойнее и на какое-то время еще были защищены регулированием арендной платы, хотя дурное предзнаменование на стене уже было начертано. Даже комики стали предлагать для сотрудников стартапов семинары по улучшению корпоративных отношений и практикумы укрепления командного духа через взаимное унижение.

– Каково твое мнение о курсах программирования? – спросил Иэна обнимательный терапевт.

В тот вечер в саду группа музыкантов, гастролировавшая в модернизированном синем школьном автобусе по Западному побережью, исполнила песни о Калифорнии. Небо потемнело. В одном из переносных туалетов нашли гигантских пауков, родилась инициатива по их передислокации. Несколько парочек исчезли заняться сексом в переносном холодильнике. Другие приняли кетамин и медленно танцевали под хаус или развалились на одеялах искусственного меха в геодезическом куполе, вдыхая попперсы. Женщина в расшитой блестками пачке приняла фенциклидин и уселась на поленницу.

– Так много всего можно посмотреть, – говорила она с трепетом в голове, с глазами размером с блюдца.

Порой казалось, что все будто пересмотрели нарезки обрядового раскрепощения шестидесятых и семидесятых: случайный нудизм, радостный промискуитет, жизнь, трапезы и купание сообща. Поговаривали о покупке земли под Мендосино для организации коммуны. Велись разговоры о совместном воспитании детей, хотя ни у кого детей не было. Меня это поразило как пример прошедшего несовершенного времени, историческая реконструкция. Стремление к освобождению, некая чистая радость.