Змеи и лестницы

Катя Азимова, успевшая поработать в Европе, смотрелась в контексте Вернера Лоденбаха гораздо естественнее, чем актриса ТЮЗа Данилова. То есть, представить лицедейку в парике и очках Вернер еще был в состоянии, а вот найти общие точки соприкосновения с изощренным убийством он не мог – хоть тресни. Не то, чтобы мозаика не складывалась вовсе (складывалась и еще как!), но в ней все время оказывался лишний элемент. Кусок, который совершенно некуда было пристроить. Этим куском был странный звонок Кристине Бирман. Вересень допускал, что псевдо-Шэрон могла замылить ключ, доставшийся ей от прошлой жизни с Ильей, и удачно воспользоваться им в то самое время, когда парень был в отъезде. Она могла сыграть роль знакомой Лоденбаха, получить его вещи и уйти из квартиры на Марата никем не замеченной (что, собственно, и произошло), но звонок!.. Он выдавал Марину Данилову с головой, напрямую связывая с двумя покойниками.

Мучимый таким вопиющим несоответствием между изощренностью плана по ликвидации Вернера Лоденбаха и пустячным, детским, непростительным проколом со звонком Крис, Вересень снова набрал Речкалова.

– Владимир Афанасьевич, снова я. Есть минутка?

– Угу, – пробухтел поборник нравственности.

– Вы ведь видели эту Марину Данилову, общались с ней…

– Угу.

– И как она вам показалась?

– Никак не показалась. Девчонка и девчонка.

– Она звонила Кристине Бирман по поводу какого-то актера, так?

– Ее приятеля. Он пропал. Вроде бы.

– Нашелся?

– Откуда же мне знать? Я ей посоветовал написать заявление участковому по месту жительства.

– Ясно. А имени этого актера она не упоминала?

– Может и упоминала.

– «Может» или точно?

Речкалов недовольно засопел в трубку.

– Если вдруг вспомните, наберите меня.

– Лады.

Конец разговора пришелся на начало улицы Воскова, где, согласно данным Владимира Афанасьевича Речкалова, проживала Марина Данилова. Через пять минут Вересень уже стоял перед обшарпанной дверью, украшенной сразу четырьмя звонками, под тремя из которых белели надписи:

Граббе

СЕВАСТЬЯНОВЫ

Перебейнос

Под четвертым никакой надписи не было и, поколебавшись секунду, Вересень нажал на него. И тотчас же за дверью раздался чей-то недовольный надтреснутый голос:

– Ходют и ходют! Нету ее дома, вот и весь сказ!

Вересень снова утопил палец в кнопке звонка.

– Ошалели, что ли?

– Откройте, пожалуйста.

– Кого еще черт несет?

– Полиция! – неожиданно для себя рявкнул Боря, и дверь немедленно распахнулась.

За дверью стояла монументальная старуха в шерстяном тренировочном костюме, с кухонным полотенцем, закинутым на плечо и с кичкой на голове. Для законченности образа ей не хватало весла, или метательного ядра, или чего-нибудь другого, не менее травмоопасного. Вересень почему-то решил, что это и есть обладательница грозной фамилии «Перебейнос».

– Документы! – гаркнула старуха.

Вересень послушно протянул ей корочки и принялся ждать, пока Перебейносиха изучит их. Ждать пришлось долго. Наконец, она оторвалась от удостоверения, вернула его Вересню и смягчившимся голосом произнесла:

– Слушаю вас, Борис Евгеньевич.

– С кем имею честь?..

– Елена Витальевна.

– Марина Данилова здесь проживает?

– Проживает.

Вересень вынул из записной книжки фотографию, взятую у Ильи Нагорного, и сунул ее под нос престарелой атлетки.

– Она?

– Она.

– У меня к ней несколько вопросов. Я могу пройти?

Старуха молча отодвинулась, пропуская Вересня в коридор, где витала странная смесь запахов: жареный лук, мастика для натирания полов, сладкие до приторности духи и индийские благовония. Но жареный лук, все же, доминировал.

– Куда идти? – поинтересовался Вересень.

– Прямо по коридору. Слева вторая дверь.

Провожать Вересня Перебейносиха не стала. Она остановилась посередине коридора и заорала:

– Слышь, Зой, Маринка-то допрыгалась!

«Допрыгалась» получилось громоподобным и долгим, как артиллерийская канонада: до-о-пры-ыы-гааа-лаааась! И Вересень с трудом подавил в себе желание немедленно броситься на пол и прикрыть голову руками. А потом обернулся и приложил палец к губам. Но взывать было бесполезно, старуха только-только вошла во вкус.

– К ней из прокуратуры припожаловали, слышь, Зой?

Спустя мгновение из-за угла, ведущего куда-то в дальний конец квартиры, появилась худощавая фигурка в цветастом халате. Очевидно, это и была та самая таинственная «Зой», к которой взывала Перебейносиха.

– Из прокуратуры! Вот, – лопатообразная длань вытянулась в сторону Вересня. – Допрыгалась, Маринка, довыдрючивалась.

– А и не сомневалась, что все так кончится, – сходу включилась «Зой». – Ну, ничего, где надо ей мозги вправят.

Увещевать двух коммунальных фурий было делом бесполезным, и Вересень продолжил свой путь по коридору. Перед дверью в комнату Марины Даниловой он зачем-то пригладил волосы и только после этого постучал.

– Да там нет никого! – донеслось с противоположного конца коридора. – Маринка уже месяц домой носа не кажет.

– Месяц? – нахмурился Вересень. – Не знаете, где она может быть?

Старухи (дама в халате была ненамного младше своей подруги) медленно приблизились к следователю.