Змеи Ташбаана (СИ)

— Тебе всё же следует уделять больше времени тому, что творится в империи, — сказала Джанаан, беря в руку медный кувшин и подливая себе в бокал темно-красного вина. — Этот Великий визирь только и ждет, чтобы прибрать бразды правления к своим рукам, — заметила принцесса и скосила густо подкрашенные черной и серебристой краской глаза на брата, ожидая, что тот если не устыдится своей лености, то хотя бы задумается о том, чем это может ему грозить.

— Я посмотрю, как у него это получится, — лениво отозвался Рабадаш, выпуская изо рта клуб терпко пахнущего дыма. Кронпринц развалился на узкой, обитой светлым шелком кушетке, сбросив тяжелый кожаный плащ с широкими прорезями вместо рукавов, и теперь неторопливо раскуривал кальян, изредка поглядывая сквозь распахнутые балконные двери на наползающую из глубин моря ночь.

— Ты забыл, скольких сыновей породили жены и бесчисленные наложницы нашего отца? — ядовито спросила Джанаан и щелкнула пальцами, веля принести ей теплую накидку. Притаившаяся в углу рабыня немедля бросилась выполнять приказ. Лето в этом году выдалось слишком холодное даже по меркам варваров из северных земель, и по вечерам привыкшая к зною более южных сатрапий принцесса отчаянно мерзла, кутаясь в подаренный ей одним из северных послов палантин. — Я могу напомнить, брат, сколько у нас жаждущей власти родни.

— Двадцать два брата и шестнадцать сестер, считая тебя, — ответил Рабадаш не менее ядовитым тоном. Словно говорил всем своим видом, что пусть его тридцать четыре года уже не считались молодостью, но и даже близко не являлись старостью, а потому провалами в памяти кронпринц пока что не страдал. — И большинство из этих благородных отпрысков еще не пережило даже двадцатую свою зиму. Вон, — велел он принесшей палантин рабыне, и та послушно скрылась за ведущими в спальню дверьми.

— Зато тех, кто достиг, уже более, чем достаточно, — парировала Джанаан, набрасывая на плечи теплый золотистый мех. — Думаешь, близнецы станут сидеть, сложа руки, когда отец уже одной ногой в могиле? Не говоря уж о недовольстве тарханов.

— Тарханов, — с металлом в голове ответил Рабадаш, — никто не спрашивает.

Джанаан устало вздохнула и подсела вплотную, положив унизанные браслетами до самых локтей руки ему на плечи.

— Ты же это не всерьез, правда? — спросила она, запуская пальцы в густые черные волосы брата. — Ты не покидал Ташбаана уже шесть лет. Тарханы недовольны тем, что не могут воевать. Не хочу тебя огорчать, но никому в Калормене не нужен Рабадаш Миротворец.

— Рабадаш Потешный, — ответил кронпринц. — Ты ведь это хотела сказать, сестра? Что? — спросил он, когда на красивом лице принцессы на короткое мгновение появилось растерянное выражение. — Думаешь, я не знаю, что обо мне говорят? Знаю, и о болтовне не только тарханов, но и последних бедняков в этом проклятом городе.

— И все равно предпочитаешь проводить время в седле или в гареме? — спросила Джанаан, не понимая, почему он позволяет людям говорить всё, что вздумается. Вырвать языки самым смелым, и остальные быстро присмиреют. Но Рабадаш предпочитал бездействовать.

— А что ты мне предлагаешь? — не согласился с ее мыслями брат. — Обезглавить их всех? И кем я тогда буду править?

— Вот что бывает, когда решаешь посадить рядом со своим троном какую-то северную дикарку, — в бессильной ярости бросила принцесса. — Мало тебе было наложниц, нарнийскую ведьму захотелось? Да еще и жениться на ней удумал! Любая тархина убила бы за возможность стать твоей женой, но тебе понадобилась девка без рода и племени, коронованная каким-то демоном!

— Замолчи, — велел Рабадаш, — или пожалеешь.

Подобного он не собирался терпеть даже от нее.

— Я уже жалею, — ответила Джанаан. — Жалею, что меня не было тогда в Ташбаане, чтобы тебя остановить.

Она примчалась в столицу лишь через несколько недель, когда до Зулиндреха, что стоит на южной оконечности Калорменского Залива, дошли какие-то невнятные слухи. А когда узнала, что произошло на самом деле, когда увидела собственными глазами, то заперлась в своих покоях и рыдала, пока не охрипла от криков и бессильных проклятий.

Ты, верно, думал, что это забавно, Лев. Что, быть может, это справедливо. Но подумал ли ты о том, что всегда найдется тот, кто будет беззаветно любить даже самое жестокое чудовище, каким ты без сомнения видел моего брата?

Джанаан отвела взгляд, отстранилась и села прямо, часто моргая и неловко пытаясь поправить сползший с плеча палантин. Рабадаш молчал, глядя на нее снизу вверх непроницаемыми черными глазами, но потом всё же потянулся к сестре и поправил накидку сам.

— Отец не проживет и нескольких дней, — сказала Джанаан, прижимаясь к нему спиной и глубоко вдыхая исходящий от его длинных волос терпкий запах листьев черного чая. — А мне не нравится, с каким видом меня встретили близнецы. У Зайнутдина было такое лицо, словно к нему сам нарнийский демон явился.

— Пусть плетут заговоры, сколько хотят, — отмахнулся Рабадаш. — Из этого глупца выйдет лишь послушная марионетка, а такую согласятся терпеть далеко не все.