Змей, задушивший филина

– Я сам нанесу ему визит вместе с моими людьми. Можете действовать, как пожелаете, адмирал-префект. Главное – сделайте всё возможное, чтобы мы добрались до места назначения в сохранности.

Пару секунд позднее Конрад уже был в ангаре. Титаническое по своим размерам помещение было ярко освещено с высоты в тридцать метров множеством ламп на потолке. Заполненный маленькими, юркими истребителями, большими и неповоротливыми бомбардировщиками, крупными и имеющими острый наконечник десантными кораблями, ангар был в состоянии боевой готовности. Пилоты сидели на крыльях своих боевых машин, кто-то был уже в сиденье. Конрад прошёл мимо одного их истребителей, его едва не задели искры от электродуговой сварки. Только закончили починку этого маленького судёнышка. Император вышел на свободную площадку, где выстроились его гвардейцы. Они были всё так же облачены в броню из материала, напоминающего пластик. Это был, конечно, не он, а специальный материал, который защищал от пуль в подавляющем числе случаев, а прочие виды вооружения он отражал время от времени. Риски всегда были. Солдаты в пурпуре носили закрытые шлемы, но уже без волосяных гребней на верхушке, в бою было не до эстетического удовольствия. Они были разных рас, размеров и физической силы, но они все были одинаково способны к использованию своих инструментов для исполнения воли императора. Серана стояла перед рядами, насчитывающими в общем пятьсот воинов, и сразу заметила появление монарха.

– Умница, герцогиня, – прошептал Конрад, – можешь вернуться на мостик, я продолжу отсюда.

– Только не умрите там, – она мягко предостерегла его. Но даже так доля пренебрежительности в её голосе была, она никогда не уходила.

Серана очевидно, с лёгкостью поняла, что он намеревался сделать. Конрад ухмыльнулся, но длань ответа не дождалась, она уже направилась в сторону выхода. Император откашлялся, прежде чем повернуться к солдатам и положить обе руки на трость, стоящую теперь прямо перед ним. Гвардейцы определённо будут обсуждать этот момент у себя в бараках.

– Господа, сегодняшний бой может показаться вам куском пирога по сравнению с битвами прошлыми, и я не буду пытаться убедить вас в обратном. Однако это ничуть не умаляет важности сегодняшнего столкновения. Каждый такой крейсер – это сотни смертей на нашей совести. Каждый их выстрел – это приговор нам. Ведь пуля могла быть выпущена одна, а не две, и жалкий мятежник мог бы упасть замертво вместо невинного. Мы не должны останавливаться, пока вокруг шеи каждого из них ни будет обмотана верёвка. Потому вы здесь, и потому я с вами. Под моей защитой вам нечего бояться, так заставим же их трястись от страха при одной мысли о встрече с нами! – Конрад улыбнулся от уха до уха, с задором, рьяностью, которая не могла не передаться слушателям.

Его небольшая воодушевляющая речь была встречена радостными возгласами солдат. Они были участниками множества боёв, где плечом к плечу со своим повелителем штурмовали укрепления и мёрзли в окопах. Он сам не страдал от холода, но тем не менее находился с ними, и этого было достаточно для его подчинённых. Император не преминул отдать приказ на начало погрузки. Он зашёл внутрь корабля класса «Трирема», который вмещал до двухсот человек. Расслабленным, прогулочным шагом он вступил на борт одного из них последним. Солдаты занимали сиденья, не выпуская блестящие чёрные ружья из рук. Некоторые везунчики сидели в рядах по две стороны корабля, остальным пришлось стоять и держаться за поручни над головами. Достаточно свободного места, и если что, толчея не появится, не застопорит движение и солдаты пулей сумеют вырваться из корабля и захватить плацдарм. На потолке, об который при желании можно было стукнуться головой, сияли ряды лампочек, показывающих направления. Император направился в небольшую кабину пилота, дожидаясь отправления там.

Он поморщился от запаха дешёвых сигарет, ведь пилот решил до этого насладиться доступным воздухом, испоганив его густым дымом, который с трудом выгонялся прочь системой вентиляции. Конрад тут вспомнил старые времена, когда на Земле ему в руки попал табак. Никогда это занятие ему не нравилось, ещё с того момента, когда он в первый раз вдохнул серый смог. Тогда табак ещё был в диковинку, а сам Конрад был тогда пусть человеком взрослым и опытным, но гораздо более наивным, желающим всё попробовать. Но наивность и разум необязательно противоречат друг другу. Первое может быть лишь ребёнком надежд и представлений, зачастую окрашенных в яркие тона фантазии и морали. Последнего, может, у него не было уже тогда, то бишь в типичном понимании (хотя он её, считай, и создавал с нуля), но Конрад верил в некоторые основные вещи. Он и сейчас так считал. А разум, разум потом ему подсказал, что эта дрянь была не для его лёгких. Разум дополнял наивность, давал ответы на непостижимые для своей спутницы вопросы, а не противоречил ей.